Сталинизм и 21 век

В. З.

доклад на дискуссии Беспартшколы АСТ, посвящённой сталинизму в актуальной политической практике

Собственно, сталинизмом называют много вещей. Обывательский подход, отраженный в фильмах о холодной войне, творчестве антикварных сталинистов вроде Нины Андреевой и т.д., представляет его в виде культа личности Сталина,  культурного консерватизма, агрессивного авторитаризма. Это карикатурное изображение говорит о некоторых «эстетических» чертах сталинизма, но затемняет причины, по которым сталинизм сформировался как явление.

Сталинизм опирается на учение о строительстве социализма в отдельно взятой стране. Он базируется на представлении о способности партии пролетариата подчинить себе государственно-капиталистическую экономику и обеспечить за ее счет строительство бесклассового и безгосударственного общества. Сталинизм в этой «антиэтатистской» риторике следует большевистской традиции.  Сам Сталин в своих дореволюционных работах считал необходимым уничтожение буржуазного государства.

«Будущее общество – общество социалистическое. Это означает прежде всего то, что там не будет никаких классов: не будет ни капиталистов, ни пролетариев, – не будет, стало быть, и эксплоатации. Там будут только коллективно работающие труженики.

Будущее общество – общество социалистическое. Это означает также и то, что там вместе с эксплоатацией будут уничтожены товарное производство и купля-продажа, поэтому там не будет места покупателям и продавцам рабочей силы, нанимателям и нанимающимся, – там будут только свободные труженики.

Будущее общество – общество социалистическое. Это означает, наконец, то, что там вместе с наемным трудом будет уничтожена всякая частная собственность на орудия и средства производства, там не будет ни бедняков-пролетариев, ни богачей-капиталистов, – там будут только труженики, коллективно владеющие всей землей и ее недрами, всеми лесами, всеми фабриками и заводами, всеми железными дорогами и т.д.

Как видите, главная цель будущего производства – непосредственное удовлетворение потребностей общества, а не производство товаров для продажи ради увеличения прибыли капиталистов. Здесь не будет места для товарного производства, борьбы за прибыли и т. д.»

Сталин идет еще дальше:

«Там, где нет классов, там, где нет богатых и бедных, – там нет надобности и в государстве, там нет надобности и в политической власти, которая притесняет бедных и защищает богатых. Стало быть, в социалистическом обществе не будет надобности в существовании политической власти».

Впрочем, изложенные в работе  «Анархизм или социализм» идеи оказались отброшены. Как мы видим, вопреки логике Сталина-теоретика и пропагандиста, Сталин-политик сохраняет политическую власть и государство.

Более того, вопреки идее Ленина о «полугосударстве» и «дешевом правительстве» (об этом он пишет в «Государстве и революции»)  аппарат РСФСР, советских республик, а потом и СССР эволюционирует в сторону не авторитарного, а тотального государства. Внешне государственное устройство СССР подобно фашистской диктатуре, но система вертикальных социальных лифтов делала сталинистскую систему устойчивее, эффективнее и «демократичнее». Вертикальные лифты действуют при помощи партии, которая пытается организовать класс и говорить от его имени. Партия обеспечивает приход к власти. Она ее реализует. И даже  «антибюрократическое» движение в подобных режимах является продолжением борьбы внутри фракций партаппарата. Китайская «культурная революция» и предшествовавшие ей партийные чистки были грандиозной манипуляцией части партийного аппарата, который использовал политически неопытную молодежь в целях устранения конкурентов.

То есть, сталинисты могут многое говорить, но практика говорит больше красивых слов.

Сталинизм и принцип партийности

Классический сталинизм обанкротился дважды. Во времена хрущевской «оттепели» комдвижение было вынуждено отказаться от слишком жестких методов управления странами «реального социализма». А в 1991 году пала и экономическая система советского государства-корпорации.  Поэтому сегодня мы можем говорить только о «неосталинизме». Это касается и сект полусумасшедших фанатов Сталина, и респектабельных модернизаторов этой политической идеологии. Они вынужденно эволюционируют в сторону неофашизма или своеобразной версии социал-демократии. То есть становятся правыми или буржуазными левыми. Ошибочная и враждебная пролетариату теория ведет к соответствующим вредным выводам. Нынешний левый популизм постсталинистов так же вреден, как и оппортунизм социал-демократии, реакцией на который стало зарождение синдикализма и большевизма. Сталинизм завершает круг в качестве опоры буржуазных режимов. Не зря парламентские сталинисты в Греции во время бунта 2008 года  выступили с осуждением «погромщиков». И в  этом были едины с правой партией «Новая демократия».

Всякие «обновления» сталинизма  бессмысленны. Например, «автономный сталинизм» абсурден. Он не имеет инструмента сталинистской политики ни до, ни после революции. Со временем внепартийная форма деятельности ведет к утрате остатков даже культурных маркеров. Показательны примеры непартийных сапатистов, которые эволюционировали от группировок левых сталинистов в сторону движения прямой демократии, разорвавшего свою связь с марксистско-ленинской традицией, или автономистов (изначально близких к сталинистской традиции), чья деятельность стала неотличима от «традиционной» анархистской.

Если «автономный сталинизм» не является попыткой обмана и политической манипуляции со стороны кадровой демцентралистской партии, то отказ от авторитаризма и принципа партийности приводит к соответствующей политической эволюции. Сталинизм не  живет вне централистской политической культуры, которая, впрочем, не всегда бесплодна в отсталых обществах. Рост культурного и политического уровня пролетариата делает «реальный социализм» неосуществимым. Сталинизм всегда манипулирует и обманывает массу.  Если же масса достаточно умна, то авангардной партии действовать просто невозможно.

Экономические успехи сталинизма

Блок авторитарных государств Оси во Второй мировой потерпел поражение от более гибких и способных апеллировать к инициативе индивида и масс систем авторитарного «государственного социализма» и буржуазной демократии.  То есть победили сильнейшие политические и экономические системы. Более гибкие и прочные экономики, обеспечивавшие эксплуатируемым сносные условия существования и определенную социальную перспективу. Фашизм показал безнадежность своей модели. В Испании и Португалии ультраконсервативная система фашизма  пришла к внутреннему политическому, а в Португалии и к экономическому краху. «Нормальный» капитализм и «социализм» оказались эффективнее тоталитарного капитализма.

Например, до определенного времени советская экономическая модель обеспечивала более эффективное развитие индустрии в бедных странах, чем «классический капитализм». Также советский блок оказался способен устроить восточный аналог государства всеобщего процветания. А маоистский Китай превратился под руководством КПК в  региональную сверхдержаву, а сегодня и в одну из крупнейших империалистических сил мира.  Только к 80-м командно-административный тип госкапитализма, как и кейнсианское государство «благоденствия» на Западе, окончательно обанкротились. Причиной такого краха стало падение нормы прибыли и исчерпание значительной части доступных природных ресурсов, за счет которых капитал мог бросать подачку своему пролетариату. Успех Китая связан с тем, что неосталинистская модель управления оказалась вполне совместима с неолиберальной экономикой.

Рецепты сталинистской модернизации больше не работают, а последними носителями  государственной «антиимпериалистической» политики оказываются бешеный расист и убийца нескольких десятков тысяч  зимбабвийцев экс-маоист Роберт Мугабе, муллы-антисемиты из Ирана и очередной королек Северной Кореи из обожествляемой династии Кимов. Даже торгующий с США венесуэльский режим Чавеса «антиимпериалистическим» назвать уже трудно.  Антиамериканская риторика не мешает светочу «социализма 21 века» быть верным союзником империализма российского.

Капитализм в экономике и «утилитаризм» во внешней политике

Сталинская система в экономике опиралась на регулируемый рынок. Планирование благополучно уживалось с мелкой собственностью в сфере обслуживания. В крупном производстве менеджмент, благодаря системе бонусов и привилегий, соучаствовал в присвоении прибавочной стоимости государством. Это тяжело сравнить с бонусами современных корпоративных менеджеров в США, например, но в 20-30-х и  на Западе менеджеры еще не играли такой роли, как сейчас в распределении богатства. Крупные собственники сами занимали значительно более важное место, чем сейчас.  НЭП в СССР никогда не прекращался.  То есть и госкапитализм никогда не прекращался.

Сталинизм пережил ряд периодов в своем становлении на международной арене. От демагогических призывов к мировой революции до концепции мирного сосуществования, которая означала отказ от этой самой революции.  От использования Коминтерна как инструмента геополитических игр до его роспуска.  Хотя, похоже, логика внешней политики Кремля всегда была вполне буржуазно-националистической.  Что указывает на то, что экономический «базис» капиталистического СССР оказывал предсказуемое влияние на политическую «надстройку».

По всей видимости, именно поэтому  позиция сталинистов в Испании сводилась к сохранению буржуазной республики и удушению социальной революции. Именно поэтому сталинистский «антиимпериализм» и буржуазный республиканизм не стали демонтировать колониальную систему.  Именно поэтому  сталинизм навязывал партиям Коминтерна союзы с прогрессивной буржуазией, а иногда и с откровенно нацистскими силами.

Сталинисты оказались мастерами утилитарных и беспринципных союзов.  Сопротивление во Франции получило в свои ряды членов ФКП только после начала вторжения Германии в СССР.  О чем можно прочитать в книге бывшего просоветчика Сартра.  Можно вспомнить и пакт Молотова-Риббентропа, который устанавливал размеры жизненного пространства для режимов Гитлера и Сталина. Советский Союз оказался продолжателем политики царизма, с его тайной дипломатией и экспансионизмом.  Мюнхенский сговор стран Запада с нацистами был не лучше, но, напомним, страны Запада никогда не претендовали на то, чтобы строить внешнюю политику на новых, отличных от традиционных, основаниях.

Культура

Советский Союз переживает в  период правления Сталина серьезные культурные изменения. От идей сексуальной свободы, освобождения от христианской и буржуазной морали СССР эволюционирует к обществу пуританизма. Окончательным продуктом которого (в довольно позднее время) становится «кодекс строителя коммунизма», возрождающий христианскую мораль без Бога.  При Сталине начинается уголовное преследование абортов и гомосексуальности. Секс гетеросексуалов контролируется с помощью партии и общественных организаций. Партия, комсомол, профсоюзы должны были следить за  тем, что происходит в постели советского человека.

Концепция национальной культуры или национального освобождения при Сталине пережила несколько этапов. Вопреки расхожему мнению, Сталин не занимался русификацией украинцев. Он остановил развитие коренизации в Украине и прекратил украинизацию в тех регионах РСФСР, где украинцы представляли значительное меньшинство в период коллективизации. Но вполне логичный этап политики (русификация) при нем не проводилась.  Политика русификации – это «завоевание» Хрущева, направленное на формирование на базе «трех братских народов» доминирующего в СССР этнического сообщества. Нужны были годы, чтобы восстановить царистское понимание «триединой русскости». Основы этой политики были заложены в  патриотическом повороте времен войны и первых послевоенных лет, что указывает на преемственность политической линии в СССР. «Развенчание культа личности» не означало отказа от сталинского наследия.

В  литературе и искусстве сталинский режим постепенно отказывается от идей модернизма и революционного обновления средств выразительности. Образцом для копирования становится реалистическое (в некоторых странах романтическое) искусство правящих классов прошлого. Дворянская литература в России или буржуазно-демократическое «просвитянство» в Украине становится лекалом, по которому должно строиться повествование.

Единственным свободным от помещичье-буржуазных канонов оставалось кино. Оно слишком поздно сформировалось, и на него оказывали влияние как местные новаторы, так и молодое буржуазное искусство Голливуда и Европы.

Сегодняшнее обществоведение использует сталинское определение нации:  «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». Отметим, что примерно так определяют нацию сегодняшние неонацистские идеологи Михальчишин и Ильенко-младший.

В сталинском определении нации их привлекает устаревшее положение об «устойчивости» этой общности. В условиях, когда нация окончательно лишена иррациональной ауры «кровной» и «духовной» общности, «устойчивость» и «психический склад» помогают сохранить ускользающий статус исторического субъекта. В то же время концепция «политической нации» нацдемов тоже коренится в сталинском и марксистском материализме.

Собственно, это не ново. Национал-большевизм и «левые нацисты» 1920-х-30-х тоже симпатизировали этатизму, культу героев, авторитарному государству сталинистов. Нацизм видел в сталинизме не только врага, но иногда и идейного вдохновителя.

Насилие

Можно предположить, что индустриализация, строительство мощного национального и националистического государства, не должны были обязательно сопровождаться масштабными репрессиями, голодом, принудительным рабским трудом. Можно. Но такие задачи всегда требуют рек крови.  Вся логика первоначального накопления капитала, «наведения порядка» и форсированной модернизации требовала экстраординарных мер. Пропала необходимость в терроре против эксплуатируемых классов и угнетаемых меньшинств в 1950-х – и машина Большого Террора стала не нужна. Подачки и большая ложь пропаганды оказались настолько же эффективны, как и убийства. При этом они не вели к гибели ценных кадров в экономике, которая зависела от численности населения, рожавшего все меньше детей, и повышения квалификации пролетариата. Рабочий и специалист стали слишком дорогим ресурсом, чтоб топить их телами локомотив истории.

Режим Хрущева и Брежнева подавлял точечные бунты вроде Новочеркасского, но потребности в массовом насилии и «ведению огня по площадям» не было. Отсутствие больших кровопусканий в последние десятилетия СССР не означает прерывания  преемственности репрессивной политики.

Итак, попробуем определить сталинизм. Эта концепция полагает возможным построение бесклассового общества в отдельно взятой стране. Бесклассовое общество не означает ликвидации государства. Государство является распорядителем общественной собственности. Государством руководит партия. Коммунистическое бесклассовое общество рассматривается как далекая туманная перспектива.

Для этого политического течения характерен примат общества над личностью, что сближает его с концепциями интегральных националистов.  Сталинизм не  отрицает существования наций. Сталинистские и неосталинистские политические режимы активно занимались национальным строительством.  Многие из них не чурались этнических чисток, а националистическая версия «научного социализма»  служила ему оправданием.  К середине прошлого века эта версия марксизма давно превратилась в риторическое упражнение.

Мы могли бы сделать вывод, но многие хорошие мысли уже давно сформулированы за нас.  Об отношении к сталинизму отлично написали члены одной распущенной спецслужбами ФРГ левой группировки.

«Критика неизбежной и выгодной бедности широких масс при капитализме и критика демократической государственной власти, которая гарантирует эту бедность на одной стороне и богатство – на другой, не нуждается в ссылке на выдающиеся достижения Сталина и не может стать неверной от совершенных им злодеяний. Сегодняшняя критика сегодняшнего капитализма – системы, которая все-таки доказала превосходство своего могущества (в том числе и военного) над восточной «империей зла», – не зависит от того, были ли враги капитализма, когда-то и где-то пришедшие к власти, солидными политэкономами или недоумками, критиками государственной власти или государственными реформаторами, чуткими сотоварищами или бессердечными деспотами.

В любом случае, капитализм не станет лучше от того, что альтернатива к нему, имевшая место в ушедшем столетии, также не была идеальным решением; и критика капитализма тоже не станет от этого менее обоснованной.»