Хольгер Маркс, Direkte Aktion Nr. 195, сентябрь / октябрь 2009
К теории общественных перемен в синдикализме
Дебаты о стратегиях общественной трансформации снова котируются. Прежде всего, не-парламентские левые понемногу завязывают с привычным unisono и пускаются в поиски на ощупь. Производственные и классовые конфликты всё более выдвигаются в центр и смещают нарциссткий принцип политики «правильного сознания». Это веяние может вполне быть понятым как признак того, что синдикалистская концепция может что-то предложить, что касается сегодняшних требований эмансипаторного движения.
Тем не менее, синдикализм часто воспринимается относительно лишённым концепций, его предположения и выводы мало известны или непоняты — это факт, который с уверенностью можно отнести к собственной недостаточной теоретической работе, которая стоит на пути у ясной артикуляции. Длившаяся десятилетиями обработка серой литературой, которая зачастую являла собой лишь кононизацию фраз и, к тому же, множественно ссылалась на (ранних) теоретиков общего, часто диффузного анархизма, оставила свои следы. Оригинальные «взносы» в теорию из специфической концепции движения синдикализма часто оставались незамеченными. Так, в современном синдикализме повсюду курсировали центральные лозунги (самоорганизация, прямое действие, федерализм и т.д.), но воспринимались как грубые и, тем самым, широко интерпретируемые оболочки.
FAU (Союз Свободных Работниц и Работников) также долго оставался отмеченным этим и лишь постепенно смог развить свой синдикалистский профиль. Кое-что ещё предстоит нагнать, т.к. оставленное наследство очень богато. Оно содержит не мало размышлений, которые во многом могли бы и марксистам нос утереть, за которыми предполагается ведущая роль в области революционной теории. Синдикализм при этом блещет, прежде всего, в области вопросов организации и теории революции, где достаточно рано курсировали факты, которые согласуются с познаниями современной социологии. Можно было бы даже сказать, что мир синдикалистской мысли несёт в себе оригинальный потенциал объяснения, который не только может помочь в лучшем понимании крушения рабочего движения в 20-м столетии, но и пропастей того времени в общем.
Конечно, синдикализм изначально не был проектом, возросшим из теории. В чём-то вроде рефлексии своего успеха, который был, в определённом смысле, «результатом долгой практики, которая возникла из условий» (V. Griffuelhes), всё же развился теоретический остов, в котором были определены значительные основные положения и механизмы действия (Oostinga, „Wir kriegen nur, wofuer wir kaempfen“, in: Degen und Knoblauch: „Anarchismus 2.0“). Если иногда это и случалось в недостаточной мере, то собственно ядро его идей остаётся незатронутым. Его поражение и его долгая магринальность могут уменьшить интерес к нему, но содержание его, как «исторически проигравшего» необязательно неверно (что называется: «Идея была хороша, но мир был к ней неготов»).
Старые верблюды свежесервированные — диспут о марксизме как структурный вопрос
Для многих неприятно, но неизбежно: синдикалистская концепция лучше всего поддаётся пониманию, когда она сравнивается с другими концепциями революционной эмансипации, особенно с политическим марксизмом (тут нужно ясно подчеркнуть: синдикализм необязательно находится в противоречии с марксизмом, но особенно с политическим марксизмом). Т.к. синдикализм, чьи рамки образовались в Первом Интернационале, с самого начала понимал себя как контр-концепция к организационной и революционной модели марксизма. В существенной мере под влиянием анархистской традиции раннего рабочего движения, теоретически сформулированный французскими синдикалистами вроде Эмиля Пуже как самостоятельная концепция и достигший в начале 20-го столетия интернационального расцвета, он, несмотря на всю свою радикальность (или лучше: именно из-за неё) сохранил сильное отрицание марксистских организаций — сначала в социал-демократии, позднее — у коммунистов. В основе этого лежало предположение, что определённые формы организации и методы не подходят для освободительных процессов, т.к. из их фундаментальной конфигурации развивается собственная динамика, чьи реальные эффекты противоречат даже самым возвышенным целям. Рассмотрением этого структурного и методологического вопроса анархисты / синдикалисты предвосхитили в какой-то степени более позднюю организационную социологию, как она была развита, к примеру, политологом Робертом Михельсом.
То, что наши предшественники, скорее, сформулировали интуитивно, может подтвердить современная социология, которая занимается связью структуры и действия: ибо действительное воздействие практики в решающей степени обуславливается структурами организаций; они воздействуют созидающе, канализируют процессы взаимодействия и определяют поле и форму активного действия. С другой стороны, связанная с этим политически-стратегическая концепция действует солидаризирующе; действие стимулирует определённые рациональности, менталитеты и формы сознания (см. Schimank: Handeln und Strukturen, 2002). Намерение и функция организации или даже движения, тем самым, должны быть чётко разделены.
В этой плоскости и находится решающий момент, чтобы, к примеру, объяснить вырождение социальных революций. Их трагедия не объясняется ни из вредных личностных тенденций (к примеру, Ленин, Троцкий, Сталин), ни из специфических политических решений, которые, к примеру, были приняты на основе неверного изложения марксизма. Ход истории — это не вопрос верного анализа. Коллективные процессы интеграции, образования олигархий, властная динамика и т.п. больше, чем поле действий отдельных личностей, находящееся в значительной мере под воздействием окружающий структур. Так называемая «анти-авторитарная» критика марксизма никогда не была поэтому моральной самоцелью, но всегда имела значение во взаимодействии структуры или метода и действия.
Часто слышимое во внутри-левом диспуте высказывание: «Ведь мы же стремимся к одному и тому же!», именно поэтому промахивается мимо темы. Речь идёт не о том, что является, якобы, общим представлением о целях. Какая бы то ни было крепкая вера в верную цель путешествия ничего не даёт пассажиру поезда, если он находится на неправильных путях. Синдикализм, поэтому, может быть понят как попытка найти ведущий к цели маршрут.Если теперь попытаться систематизировать основные элементы синдикалистской концепции, то выкристализовываются различные аспекты, чьи предпосылки обуславливают друг друга и, поэтому, не могут быть чётко отделены друг от друга.
I. Определение поля борьбы
Синдикализм отрицает примат государственной и партийно-политической борьбы и подчёркивает необходимость экономического действия. В основе этого лежит понимание того, что общественные властные отношения в основном (но всё же не полностью) определяются производственными отношениям — похоже на материалистическое понимание общества у марксистов. Синдикализм делает из этого вывод, что люди могут развить наибольшую анти-власть в их роли производителей товаров и услуг. Ибо «в этом свойстве они не только в состоянии отнять свою рабочую силу, но демократически перенять средства производства и распределения» (Jakopovich, „Eine machtvolle Synthese“, DA 191). В их роли граждан, в которой они, якобы, являются равными и свободными, они отброшены в большей частью к непрямому политическому действию, которое воздействует не на общественном базисе. Долгосрочное изменение общества — это всё же в сущности дело материально-экономическое. Это — вся квинтэссенция, когда речь идёт о противоречии между пролетарской и буржуазной позицией. Кажущееся для многих запутанным понятие классовой борьбы может, тем самым, быть переведено как метод экономической борьбы.Также часто воспринимаемое как исключающее понятие «рабочего класса» или «рабочего движения» вовсе не подразумевается как герметическое (частая ошибка, что под этим подразумеваются лишь классические фабричные рабочие), но как динамическое. Это не категория, которую нужно точно эмпирически определить, и к которой можно определённо причислить или отчислить из неё людей. Корнелиус Касториадис точно подмечает: «Пролетариат не является объективно определённым своим положением внутри условий производства или мифологически — посредством его исторической миссии. Он создаёт себя как пролетариат в и посредством повседневной борьбы против капиталистических условий производства» (см. Касториадис, «Что означает — рабочее движение?»). Хотя отношение к средствам производства и прямая или непрямая зарплатная зависимость может служить шатким критерием (так называемый «культ пролетария» довольно долго банализировал этот вопрос), отбор же происходит практически в повседневных конфликтах интересов. Недостаточное осознание этих интересов ещё ничего не говорит о существовании классов. Маркс различал по этому понятия класса «в себе» и «для себя». Если речь ведётся о рабочем классе как о «революционном субъекте», не стоит понимать это так, будто он per se обладает лучшим сознанием (или негативно — кто не обладает средствами производства и / или не зарабатывает на рабочей силе других). В нашей роли рабочих — это решающий пункт — мы обладаем «возможностью революции» именно потому, что мы можем применить рычаг к средствам производства, т.е. на капиталистическом фундаменте (cм. Bewernitz, Klasse(n) von Gewicht, в: Muemken, Anarchismus in der Postmoderne).
Разделение политической и экономической борьбы (партия — профсоюз), как оно практиковалось марксистским движением (это восходит к политикам Марксу и Энгельсу, которые выступали в Интернационале за обязательную линию по созданию национальных, централизованных партий и порвали в курсом экономической борьбы и федеративными структурами), последовательно отрицается синдикализмом. Вместо этого экономическими средствами должны достигаться общественно-политические цели. Революционный профсоюз рассматривается при этом как подходящая организационная форма, как точка вращения общественных изменений. Бывший секретарь ITF, Эдо Фиммен, по праву пользовался понятиями синдикализма, когда он с 1924-го года агитировал за единство экономической и политической борьбы в форме революционного профсоюза. Он видел в нём не только основание социально-революционных процессов, но и придерживался мнения, что только с этим организационным принципом рабочее движение имеет оружие в руках, чтобы достойно ответить на опасность реакции (в особенности фашизма. См. Fimmen, Vereinigte Staaten Europas oder Europa-AG).
II. Выбор оружия
Аналогично определению поля борьбы синдикализм выступает за концепцию «прямого действия», т.е. за прямое вмешательство в экономические и социальные отношения без посредничества партии или государства (непрямая методика). Понятая как контр-концепция к политике представительства, люди должны действовать непосредственно ради продвижения своих интересов, к примеру, в форме стачки (также и политической). Посредством этой реально-экономической «репрезентации труда» рабочий класс сохраняет свою автономию и не попадает в зависимость от партийного аппарата, так что сам может всегда определять революционный процесс. Этот факт заслуживает особого внимания, т.к. обладает высочайшим историческим значением:
С гегемонизацией марксистской концепции разделения труда в рабочем движении, которая свела роль профсоюзов до внутри-системных процедур уравнения, «настоящее рабочее движение», как Энгельс называл однажды экономическую боевую организацию рабочего класса, было деактивировано и обезоружено. Ибо его сила, в сущности, лежала в области производства; но она была деполитизирована концепцией разделения труда, которая допускала политическую артикуляцию лишь «буржуазным путём», т.е. посредством представительства через партию. Если рабочее движение однажды возросло на социальной основе, оно было идеологизировано и сделано довеском политических организаций, из-за чего больше не было самодостаточности движения (автономия). Есть хорошие причины, чтобы утверждать, что рабочее движение — когда оно стало зависимым от ориентированной на государство политики, и в последствии его организации были постепенно подвязаны в государственные структуры и процессы — было потеряно также пространство гражданского общества с импульсами общественно-политического воздействия. (с опустошающими последствиями: к примеру, недостаточная резистентность так называемого рабочего движения и его «национализация» в 20-м веке, в основном, происходят отсюда. См. Herr: Burgfriede oder Klassenkampf, 1971) Это факт, который тяготеет над нами, прежде всего в Германии, где традиция разделения труда постоянно была определяющей. Неспособность к политическим стачкам происходит не в последнюю очередь оттуда.
Как у «партии труда» (партия — в страром смысле: группы с общими интересами или общей позицией) «тактика и форма организации (синдикализма) уникальны». Т.к. «на нейтральном поле экономики… новопоявившиеся элементы теряют, которые отмечены той или иной… школой, свою особенную угловатость, чтобы сохранить ни что иное, как общий для них всех принцип: волю к улучшению и к полному освобождению». Эта, ориентированная на непосредственные интересы теория отмечает также сущностное отличие революционной организации на социальном фундаменте от политически-идеологической организационной формы. (Pouget: Parti du travail, 1905; в отличие от форм организации, которые подразумевают «правильное сознание». Van der Welt и Schmidt подчёркивают это как центральный пункт «broad anarchist tradition». См. их Black Flame, 2009 ) Синдикализм видит в этом возможность интегрировать широкие массы с революционный проект, активировать их и высвободить эмансипаторные потенциалы.
Не в последнюю очередь концепцию прямого действия можно рассматривать как более эффективный метод в сравнении, к примеру, с длительной парламентской деятельности, которая позволяет улучшения — если вообще — лишь после получения большинства. Да и распространённая, в определённом смысле вдвойне непрямая протестная культура левых, которая почти полностью следует логике оказания давления общественности на политику или «политизации» людей — например, в форме известных всем саммитов — напротив, исключает себя практически виртуально (Cм. Marcks: Basis statt Gipfel, Da 189. Это не означает, что эти формы нелегитимны, должно лишь быть ясным, что они в лучшем случае являются средствами коммуникации). Харальд Байер-Арнезен точно прояснил это почти что сразу после сиеттлских протестов 1999 года: «Если бы из каждой общины, которая… страдает от глобального капитализма…, среди протестующих был бы один человек, он был бы не в том месте, чтобы достичь изменений» (20). Или, выражаясь иначе: что такое тысяча демонстрантов в сравнении с тысячей забастовщиков? «Синдикалистская артикуляция» при этом вполне является средством, применяющимся не только в чисто экономических вопросах, но и в иных социальных конфликтах (экология, антимилитаризм и т.д.) (Bayer-Arnesen: Direkte Aktion).
III. Воля и организация
В отличие от централистского понимания организации, синдикализм предусматривает своей концепцией федерализма самостоятельность базисных организаций. Синдикализм, по словам Камю, исходит «от конкретного основания», «он является отрицанием бюрократического и абстрактного централизма» (Камю: Бунтующий человек). Пуже говорил о «синдикалистском организме», у которого на каждом уровне воплощена автономия.
В традиции Прудона, понимавшего федерализм как «эмпирический тип порядка», в федерализме усматривается — как в отражении общественной и культурной плюральности — гарантию живого, динамического движения и общественного прогресса, в то время централизм — как отрицающий импульсы меньшинства принцип – ведёт к концентрации власти и к социальному окостенению (Р.Рокер: О сущности федерализма в отличие от централизма). В синдикализме «импульс сознательных меньшинств, которые — своим примером, своей энергией, а не авторитарным действием – притягивают чопорную массу к себе и подвигают её на действие» (Пуже, см. выше). Действительно, история всё время показывает, что отдельные ограниченные бои действуют вдохновляюще или могут с быстротой молнии вызвать широкомасштабные пожары (касательно целого ряда таких примеров см. Мarcks и Seiffert: Die grossen Streiks, 2008). Ибо «если они были успешными, акции прямого действия распространяют новость, которая выходит за свои непосредственные цели и несёт собственно семена либертарной социальной революции» (Байер-Арнезен).
С самого начала синдикализм понимал себя как «антиавторитарное» или «вольное» крыло рабочего движения; категории свободы и самоопределения понимались им как необходимые условия для реализации социализма. Вместо иерархического строения, решающая сила должна оставаться на низком, локальном уровне, так, что члены не отдают своей свободы организации, а делят её друг с другом. Решающим инструментом считается принцип императивного мандата, согласно которому решения должны делегироваться лишь от базиса наверх, а выбранные функционеры всегда могут быть сняты с постов.
Охват этого аспекта нельзя недооценивать: т.к. помимо это вопроса о революционной цели и средствах и об эффективной боевой форме, важен, среди прочего, психологически-культурный аспект. Принцип прямого действия и федералистская структура организации должны воспитать (Ср. Confederacion Nacional del Trabajo: Que es la CNT?, 1977) сознательных, участвующих и активных членов, и предотвратить самостоятельность «предводителей» (возникновение классов псевдо-менеджеров, которые под воздействием структуры создают собственные интересы и рациональность, нельзя переоценивать или банализировать как вопрос о вопрос о личной лояльности). Поэтому социализм всегда был для синдикалистов «вопросом культуры». Они критиковали большинство марксистских форм организаций и потому, что они являлись агентурами социального дисциплинирования. В самом деле, есть хорошие причины утверждать, что, к примеру, немецкое рабочее движение в большой степени было подвержено дисциплине и несамостоятельности.
Актуальные уроки из Франции могут это пояснить: как даже Die Welt верно установила, конфликты в Германии «происходят по традиции не на месте, а центрально, в крупных объединениях. Иначе во Франции, где «прямое действие» на предприятии играет важную роль» (Welt Online, Tatsaechlichkeiten, 30.03.09). Следствием этого является то, что динамика базиса нередко теряет берега, часто в форме радикальных методов и далеко идущих требований. В Германии, напротив, такие процессы не только перекрываются централизованной структурой, они создали со временем культуру пассивности, так что базис с трудом мобилизуется и лидерами.
Даже «Iron Lady» Мэгги Тэтчер достаточно рано распознала значение этого структурного вопроса и неспроста вынула профсоюзам Великобритании зубы тем, что она просто централизовала их переговорные структуры при помощи закона. Опираясь на социологические познания (См. Calmfors and Driffill: bargaining Structure, Corporatism and Economic Performance, в Econimic Policy, Nr. 6, 1988), неолиберальные теоретики общества действительно представляют мнение, что нужно строго централизованные профсоюзы, чтобы канализировать в контролируемые структуры возникающие из классовых антагонизмов динамики (Aidt and Tzannatos: Unions and Collective Bargaining, 2002). так, структуры вроде структур DGB (Объединение немецких профсоюзов) выполняют действительно, независимо от идеальных замыслов, стабилизирующую капитализм функцию.
Взгляд в даль: теория революции
Все названные до сих пор элементы синдикализма отражаются затем в его его революционной стратегии, которая имеет своей целью не политическую, но социальную революцию. Рокер говорит в этом контексте о «захвате предприятий и земли и почвы» вместо захвата политической власти (Рокер: Национализм и культура). Синдикализм пренебрегает «этим внешним элементом… Он работает на изменением менталитетов, общественных форм и экономических отношений» (Пуже). Трансформация общества, тем самым, должны быть радикальной, т.е. происходить у его корней, у социально-экономического фундамента. Если ориентироваться на марксову схему базиса и надстройки, согласно которой экономический фундамент определяет надстройку общества, то можно уверенно утверждать, что синдикалисты поставили революционную теорию политического марксизма — согласно которой должно быть захвачено государство, чтобы изменить экономический фундамент — с ног на голову (Это определяет различие между концепциями социальной и политической революции. Действительно, даже Ленин, например, понимал свои отличия от классической социал-демократии, в сущности, как тактический вопрос на пути к социализму. Стратегию он видел в обоих крыльях неизменной, причём эту стратегию от чётко отделял от социально-революционной стратегии «левого радикализма»).
В синдикалистской теории присвоение средств производства рабочим классом само являет ультимативную акцию прямого действия (Ramus: Generalstreik und direkte Aktion im proletarischen Klassenkaempfe, 1910). Профсоюзам при этом отводится роль организации производства и потребления заново, согласно принципам федерализма и политического участия. «Синдикалистский организм» должен сместить и заместить социо-экономический организм. Синдикалистские организации поэтому должны уже в до-революционную фазу быть «эмбрионом грядущего общества». Для этой цели они могут уже в настоящем использовать собственные экономические структуры (о концепции экономической федерации – Marcks: Hand in Hand, DA 193). «Переконфигурация общества» (Van der Welt and Schmidt) не должна при этом ограничиваться экономическим; в форме общественных организаций могут быть охвачены и специфические общественные области вроде воспитания, жилья, культуры и т.п. (См., например, о модели «профсоюзной социальной организации» португальских синдикалистов — Merten: Anarchismus und Arbeiterkampf in Portugal, 1981). «Строить новое общество в скорлупе старого», как это называли wobblies.
Эта революционная модель рассматривается по разным причинам как единственно приемлемый путь к освобождению. Во-первых, должно пониматься само собой, что свободное и равное общество не может быть достигнуто структурами власти и различия. Во-вторых, революции действительно несут с собой опасность хаоса и перехода к реакции. Широко распространённый «рефлекс анти-хаоса» (Р. Лёвенталь) вполне имеет определённое оправдание. Практически халатно понимать революцию как акт, а не как процесс, или доверять лишь спонтанистской силе масс. Поэтому Александр Шапиро однажды подчёркивал с споре с CNT, что перевороты во «временных» учреждениях будут тормозить или вообще уничтожат революционный процесс. Синдикализм рассматривает в этом контексте организационную трансформацию экономической и общественной жизни как необходимость, если рабочий класс должен сохранить контроль над революционным процессом, не страдать от предполагаемых «переходных периодов» и не давать тактически успешным узурпаторам забирать у себя масло с хлеба. История многократно подтвердила эти опасения. Поздний Карл Корш тоже пришёл затем к пониманию, что марксизм только назвал «негативную сторону социализма» (упразднение капитализма). «Позитивную сторону» социализма он усмотрел в синдикализме и его «конструктивной» модели революции (Корш: Десять тезисов о марксизме).
Задачи настоящего
Синдикалисты подчёркивают роль профсоюзов как «школы революции». Ибо «если профсоюзы необходимы для партизанской войны между капиталом и трудом, то тем более они необходимы как организованная сила для упразднения системы наёмного труда и самой власти капитала», постановил ещё первый конгресс IAA в 1866 году. «Нет никакого лишь реформистского элемента в повседневной войне за условия труда; если мы стремимся упразднить ежедневную конкуренцию, обман, вымогательство, подкуп и подчинение, борьбы за оплату труда не служит умиротворению, но придаёт мужества и служит самоорганизации» (Герд Фишер в дебатах о FAU, октябрь 2006). Действительно: актуальный пример CNT Sevilla показывает, как борьба вызывает эффект снежного кома и долгосрочно активизирует трудящихся (Louis Banos). Утверждение, что конкретная борьба приведёт к умиротворению масс и per se представляет собой «соглашательство» с системой, можно поэтому отвергнуть. Это может, пожалуй, быть правдой для аппаратов представительства, но уж точно не для форм организаций, концепированных для активизации базиса. История синдикализма не может подтвердить и этого утверждения.
Это, в целом, огромная проблема левых, что они эти постулаты для практики выводит зачастую лишь из абстрактных размышлений. Типичная дискуссия «Ums Ganze» (за всё) — служит тому хорошим примером. Верно, что должно произойти преодоление всей капиталистической системы, и не будет никакого мира, никакой справедливости в этой системе. Но делать из этого выводы, что нельзя вести никакой конкретной борьбы, практически абсурдно. Это делает невозможным любую деятельность. Это – «выражение неверного образа человека», как однажды выразился Дучке; и, конечно, это отрицает справедливое желание конкретных улучшений.
Тем не менее, реформизм, по которым следует понимать парламентскую стратегию, отвергается синдикализмом. Ведь между самими реформами и революцией нет противоречия. Напротив. Пожалуй, ни один синдикалист не считает, что при помощи повседневной борьбы за конкретные улучшения можно было бы упразднить капитализм и ввести социализм. Концепция, присоединиться к конкретным интересам, служит скорее активизации. Это привязывает людей к революционной организации; в их повседневной борьбе получается коллективный опыт, а повседневное сознание заостряется до классового сознания. В таком движении возникает параллельность конфликтов, которые взаимно оплодотворяют друг друга и, в конце концов, могут сгуститься до революционного процесса. Почти всякая революционная ситуация в истории была кульминацией ряда совершенно конкретных конфликтов. Этот факт не стоит забывать. В этом заключается диалектика повседневной борьбы и революции.
Революционное освобождение возможно только с массой общества. Кто не хочет с ней «работать», уже отсёк фундаментальные изменения. Это большая ошибка сегодняшних левых. Политика свободных пространств и верного сознания показала себя как глубокий тупик. Как бы ни были важны определённые свободные пространства, в которые, в конце концов, удалились левые, они создали вторую сферу свободных пространств: собственно, полное отсутствие эмансипаторных поползновений в большей части общества. Тогда не стоит удивляться и реакционным тенденциям. Концепция движения, которая начинает с интересов, а не с идеологически с сознания, представляет единственную перспективу, чтобы радикализовать широкие общественные процессы.
Практически гениальное в синдикализме то, что он не должен всегда равняться на революционные успехи. Он преследует линию эмансипации, «не жертвуя настоящего будущему или будущего настоящему (Пуже). Он может определить свои позиции в рамках любых общественных отношений и взяться за как раз нужные задачи. Сегодня они состоят в первую очередь в том, чтобы утвердить структуры профсоюзной организации вообще, чтобы боевая динамика могла развиться. И независимо от предполагаемой выполнимости революционных процессов, он может достичь того, что как раз возможно. Минимум, которого он может достигнуть, например, в Германии — это поставить утвердившиеся профсоюзные аппараты своим практическим примером под давление, чтобы они хотя бы отчасти структурировались в направлении классовой борьбы и допустили больше эмансипации (Marcks: Die marginale Gewerkschaft, DA 187). Насколько это действительно возможно, зависит не только от нашей воли.
Конечно, это стратегия, которая едва ли сопровождается большими спектаклями и размашистыми ударами плати. Да и часто высказываемый критерий, мол, революция должна приносить радость, исполняется редко. Но высокое искусство общественных изменений едва ли может быть сделано вопросом столь раздутых потребностей. Вероятно, мы должны,- действительно, представить себе революцию как самое скучное в мире.
Перевод с немецкого: Дак Жеррида
Источник: http://anarhia.org/forum/viewtopic.php?f=52&t=9593&start=0
ПО ТЕМЕ:
Джордж Оруэлл «Памяти Каталонии» (отрывок)
Революция синдикалистов
Організація без партії
Створено синдикалістську профспілку – Автономна спілка трудящих
