Эта статья была изначально выложена на «Machete 408″ Адамом Вернером. Данная обзорно-аналитическая статья публикуется вместе с готовящимся материалом Скотта Напполаса, предлагающим широкое обсуждение ленинской концепции демократического централизма (скоро будет ссылка).
От теории к практике, критический взгляд на ленинизм
Куда можно обратиться в поисках критического понимания Ленина? Где можно пристальней взглянуть на то, как Российская революция стала первой современной антикапиталистической низовой революцией, рабочие захватили заводы, крестьяне — землю, были созданы демократические советы (рабочие комитеты)? А затем менее, чем за 10 лет выродилась в жестокую диктатуру Сталина? Существует ли преемственность между идеями Ленина, его пониманием марксизма, изменившим марксистское движение в 1920-х годах и идеями пришедших позднее к власти революционных партий, которые утверждали, что вдохновлялись позицией Ленина и партии большевиков?
Книга «Взгляд на ленинизм» Рона Табера вышла небольшим тиражом в 1988 году и с тех пор не пользовалась большой популярностью. В этом труде представлена, возможно, единственная систематическая и исчерпывающая критика ленинизма, рассмотрены работы Ленина и партии большевиков. Именно поэтому она стала моей любимой книгой, после того как я на нее наткнулся, будучи юным подписчиком журнала «Love and Rage», уже не издающегося. В то время я пересматривал свое мнение об анархизме и присматривался к другим направления, среди них — ленинистской традиции. Работа Табера не дала мне ответов на многие глобальные политические вопросы, которые меня в то время волновали (они, наверное, будут меня волновать всегда, какого бы направления я не придерживался). Но я стал глубже понимать ленинизм как традицию и лучше понял те проблемы, которые я видел во многих ленинистских политических организациях, с которыми я в то время контактировал.
Но что самое полезное в этой книге, как написано в одной рецензии — это «попытка провести ясную связь между теорией Ленина и практикой большевиков». Табер вполне может взять на себя такую задачу как бывший лидер американской Революционной социалистической лиги (Revolutionary Socialist League, RSL) (1973-1989), возникшей из троцкистской среды 60-х. Со временем, Табер и другие члены РСЛ стали все интенсивнее критиковать ленинизм и троцкизм, а к моменту расформирования Лиги в 1989, часть ее членов перешли в анархизм, или приняли участие в основании организации, впоследствии ставшей Революционной анархистской федерацией «Любовь и ярость» (Love and Rage Revolutionary Anarchist Federation), действовавшей в 1990-х. Сначала небольшой буклет опубликовали в рамках серии статей в издании РСЛ «Факел» (The Torch), а когда была издана сама книга, ее распространением занялись сами члены федерации.
Далее следует обобщение ключевых мест каждой главы с хорошей порцией прямых цитат. Все цитаты Ленина или других большевистских источников даются с отступом.
«Что за революция?»
Вводная глава «Что за революция?» окунает нас в дискуссию о характере революции, которую собирались устроить большевики. В этой менее интересной, чем остальные, части книги, Табер излагает аргумент, что «только в раннем 1917 году, после Февральской революции и свержения Царя, большевики пришли к мысли, что они собираются свершить именно социалистическую революцию. …Весь период формирования большевизма как политического движения/течения/партии/, он собирался осуществить не социалистическую, а буржуазную революцию». (11)
«Партийное, классовое и социалистическое сознание»
В следующей главе «Партийное, классовое и социалистическое сознание» автор рассматривает ленинские концепции отношений между политическими организациями, широким рабочим движением и революционным сознанием, анализируя в основном важную работу Ленина «Что делать?».
Табер подчеркивает значение труда «Что делать?», «представляющего основную идеологическую предпосылку большевизма, закладывающего фундамент большевистской концепции природы партии, ее отношения к рабочему классу… [и] удерживающего центральное значение, несмотря на многие изменения в идеях Ленина и большевиков» (29)
Табер приводит ключевую цитату из работы Ленина:
«Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. (Тред-юнионизм не исключает «политики» совсем, как некоторые считают. Тред-юнионы всегда вели политическую [но не социал-демократическую] агитацию и борьбу). Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией.”[В.И.Ленин, ПСС, т.06, Что делать? стр. 31] (29)
Табер делает следующие выводы из положения, что «если рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, а социалистическое сознание может быть только привнесено «извне», революционной интеллигенцией/партией, то:
1. Источник, хранилище и залог развития социалистического сознания — это социалистическая интеллигенция/революционная партия, а не рабочий класс.
2. Самое важное в рамках социалистической революции — это захват государственной власти революционной партией; суть социализма/диктатуры пролетариата — главенство революционной партии в государстве.
3. В любом конфликте между революционной партией и рабочим классом всегда права партия, и у нее есть право, даже обязанность, править «от имени», «в интересах», рабочего класса».
Главу завершают две цитаты, показывающие логическое продолжение вышеописанных идей, следующая цитата принадлежит Льву Троцкому:
“Выборность внутри рабочего класса как бы ставилась над партией, как если бы партия не имела права отстаивать свою диктатуру даже и в том случае, если эта диктатура временно сталкивалась с преходящим настроением рабочей демократии. … Необходимо сознание, так сказать, революционного исторического первородства партии, которая обязана удержать свою диктатуру, несмотря на временные колебания стихии, несмотря на временные колебания даже в среде рабочих”. (36) (1)
«Дух большевизма»
В этой части книги Табер критикует этос партии большевиков, или то, что мы сегодня можем назвать внутренней культурой, в трех аспектах: культ «твёрдых», поклонение централизму, особенно в экономике, и готовность прибегнуть к жестокости.
Согласно Таберу, этос большевиков определяется, по его словам, «культом «твердых»”, (37) которые считали себя более сильными, выносливыми, умелыми, подчиняющимися «железной дисциплине», более пролетарскими, политически радикальными и готовыми к использованию насилия по сравнению с «мягкими» меньшевиками, которые работали скрытно и в условиях репрессий, рассматривались как менее радикальные и склонные к политическим колебаниям. Табер также обращает внимание, что большевики называли себя «твердыми», а их характерной одеждой были черные кожаные куртки и плащи. (2)
Название важнейшей работы Ленина — «Что делать?» было заимствовано у одноименной книги российского народника Н. Г. Чернышевского. Табер считает книгу Чернышевского «практически библией молодых радикалов, в основном из среднего и высшего класса, 1860-х годов, которые «ходили в народ» для просвещения людей и распространения радикальных идей. … [“Особенный человек” Рахметов] предан делу и полностью посвящает себя народу. В частности, он подготавливает себя к грядущей борьбе сном на гвоздях, [поеданием сырой говядины] и другими укрепляющими тело и разум занятиями. Связь между стилями Рахметова и Большевиком не случайна». (39)
Табер считает, что опасность, исходящая от этой внутренней культуры, сосредоточена вокруг власти, поскольку «если бы «твердость» осталась делом личного стиля или отношения, … культ «твердости» ни на что бы не влиял. Подобный культ в политической организации потенциально опасен из-за возможности стать государственной идеологией». (40) Основной недостаток этой части главы, в отличие от других частей книги, заключается в том, что нам приходится верить Таберу на слово, поскольку он не предоставил ни источников, ни ссылок. (3)
Далее Табер рассматривает отношения между принципом централизма и планированием экономики, которому, по словам автора, большевики чрезмерно «преклонялись». «Большевики считали капиталистическую фабрику с централизованным управлением прогрессивным учреждением с технической точки зрения. Например, Ленин ставил в пример россиянам крайне централизованную и иерархическую систему немецкой почты и всей индустрии Германии. И после Октябрьской революции Ленин поставил перед Советской властью цель первостепенной важности — создание высокоцентрализованного экономического аппарата.
“Организация учета, контроль над крупнейшими предприятиями, превращение всего государственного экономического механизма в единую крупную машину, в хозяйственный организм, работающий так, чтобы сотни миллионов людей руководились одним планом, — вот та гигантская организационная задача, которая легла на наши плечи”. [Седьмой экстренный съезд РКП (б). Март 1918 года: Стенографический отчет. — М.: Госполитиздат, 1962, стр. 10] (41).
Но, кроме нужды в централизованном экономическом планировании, Табер также подчеркивает важность веры Ленина и большевиков не просто в нужду, продиктованную обстоятельствами, а в принцип, согласно которому необходимо иерархическое и бюрократическое управление экономикой на пути к социализму. «Таким образом, как только появилась возможность, большевики подчинили заводские комитеты другим учреждениям (профсоюзам). По сути, они избавились от завкомов одним махом, заменив их единоначалием». Хоть это часто и оправдывают необходимостью (начало Гражданской войны, стремительный спад экономики и др.), что частично является правдой, эти изменения также полностью следовали из предшествующих идей и склонностей большевиков, особенно это касается поклонения централизму». Следующая объемная цитата приводится как прямое свидетельство в пользу этого утверждения:
“…надо сказать, что всякая крупная машинная индустрия — т. е. именно материальный, производственный источник и фундамент социализма — требует безусловного и строжайшего единства воли, направляющей совместную работу сотен, тысяч и десятков тысяч людей. И технически, и экономически, и исторически необходимость эта очевидна, всеми думавшими о социализме всегда признавалась как его условие. Но как может быть обеспечено строжайшее единство воли? — Подчинением воли тысяч воле одного.
… Это подчинение может, при идеальной сознательности и дисциплинированности участников общей работы, напоминать больше мягкое руководство дирижера. Оно может принимать резкие формы диктаторства, — если нет идеальной дисциплинированности и сознательности. Но, так или иначе, беспрекословное подчинение единой воле для успеха процессов работы, организованной по типу крупной машинной индустрии, безусловно необходимо”. [“Очередные задачи Советской власти”, написанные в марте-апреле 1918] (41-42)
Табер подводит итог своих аргументов о желании большевиков прибегать к насилию в процессе строительства социализма:
»1) большевики имели выраженную склонность защищать силовые и жестокие методы вообще;
2) они, по-видимому, не понимали, что это может негативно сказаться на цели, ради которой они борются;
3) потенциально, эти методы принуждения, в конце концов, могут быть направлены против членов, или даже целых секторов, рабочего класса, того самого, чьим авангардом называли себя большевики».
Автор приводит три примера, которые «были написаны или высказаны в апреле и мае 1918 … после Октябрьской революции, но перед началом Гражданской войны (которая началась в июне 1918)». (47) Последний пример — это речь Ленина, произнесенная в Московском совете рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов 23 апреля 1918 г.:
“Положение разоренной, обескровленной страны, ходом истории выдвинутой впереди всех на поле мировой революции — чрезвычайно тяжело, — и нас раздавят, если мы развалу, дезорганизации и отчаянию не противопоставим железную диктатуру сознательных рабочих. Мы будем беспощадны как к нашим врагам, так и по отношению ко всем колеблющимся и вредным элементам из нашей собственной среды[курсив Табера], которые осмелятся внести дезорганизацию в нашу тяжелую творческую работу по строительству новой жизни трудового народа”.
Взяв за предпосылки «культ твердых», принцип централизации и охотное использование насилия, Табер делает вывод: «я хочу показать, что многие аспекты стиля и культуры партии большевиков указывали на их родство с государственным капитализмом. Эти тенденции привели к установлению диктатуры самопровозглашенной социалистической элиты над рабочими и крестьянами «в интересах» этих классов и «во имя» социализма и коммунизма. … даже если бы в Западной Европе прошла успешная рабочая революция, то не факт, что большевики организовали бы настоящую пролетарскую демократию и легализовали другие левые политические течения. А учитывая страсть к централизации и «научному» планированию, неизвестно, попытались ли бы они действительно вручить рабочим власть над заводами и всей экономикой». (50-51)
“Пока в Германии революция еще медлит «разродиться», наша задача — учиться государственному капитализму немцев, всеми силами перенимать его, не жалеть диктаторских приемов для того, чтобы ускорить это перенимание еще больше, чем Петр ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства. [В.И.Ленин, ПСС т.36 О “левом” ребячестве и о мелкобуржуазности, стр. 301, апрель 1918]”
«Государство и революция»
Труд «Государство и революция» написал летом 1917 года и часто упоминается в качестве важнейшей и либертарной работы Ленина, в которой он раскрывает свое видение коммунистического общества, прямого контроля рабочих и конечной цели — устранения государства. В этой главе Табер оспаривает идеи и концепции «Государства и революции», основываясь на том, что Ленин видел возможность избавиться от государства только после создания его в соответствии с иерархическими и бюрократическими принципами и ограничением власти рабочих.
Автор начинает главу с анализа ключевого парадокса «Государства и революции», где за цель было поставлено построение безгосударственного общества, а заданием революции стало построение нового государства. «Революционеры, утверждающие, что борются против государства и за его разрушение, … считают своей первостепенной задачей после революции построить еще более крепкое, централизованное и всеобъемлющее государство». (56)
«До тех пор, пока наступит «высшая» фаза коммунизма, социалисты требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны государства над мерой труда и мерой потребления…»
Тем не менее, Ленин не описал, как именно должен пройти переход от новообразованного централизованного государства к безгосударственности. Скорее, отмирание государства представлено как естественная часть «исторического процесса», что, по мнению Табера, коренится в гегельянском понимании истории, так как «поскольку теория признает внутреннюю «логику» сущности, неизбежное преднамеренное историческое движение в сторону отмирания государства, «отрицание», «снятие» его в ходе «диалектического» (очевидно противоречивого) процесса». (57) Но как показывает история реальных государств, где коммунисты пришли к власти — все случилось с точностью до наоборот.
Ленин писал, что непосредственная власть рабочих на фабриках и рабочая демократия — это ступени на пути к довольно абстрактной «высшей формы демократии», фактически являющейся централизованной, иерархической, бюрократической регламентированной «диктатурой пролетариата». … Во время революции в среде угнетенных классов сразу начали возникать новые, основанные на сотрудничестве, социальные отношения. Рабочим пришлось учиться по-новому относиться друг к другу. Они научились сотрудничать путем реорганизации рабочей ситуации и прямого управления обществом на всех уровнях. … Эта сторона социалистической революции ускользнула от Ленина. В его понимании, социалистическая революция — это изменение формы. Но остается практические нетронутым содержание старого общества — буржуазные технологии, буржуазные способы менеджмента, иерархические структуры, заводская дисциплина и, я бы предположил, буржуазные социальные отношения.
«Ленинская теория познания» Часть I и Часть II
Две заключительные главы «рассматривают ленинские концепции человеческого познания и истины» (67) в основном анализируют текст 1909 года «Материализм и эмпириокритицизм. Критические заметки об одной реакционной философии», в котором Ленин вступает в полемику с «двумя большевиками, сторонниками идей Эрнста Маха, Рихарда Авенариуса, Анри Пуанкаре и других ученых, математиков и философов, которые заложили основы философской школы логического позитивизма». (70) Подробности дискуссии и критику Ленина лучше прочитать в изложении самого Табера, так что я просто представлю ключевые выводы.
Табер приходит к выводу: «Я уверен, что Ленин и партия большевиков верили, что:
1) существует абсолютная истина (в том смысле, что реальность детерминирована и предсказуема);
2) абсолютное знание, полное познание истины, возможно;
3) такое знание возможно относительно человеческого общества и истории;
4) марксизм и есть познание этой истины;
5) Ленин и большевики — единственные истинные марксисты в России». (67)
Две следующие цитаты прекрасно поддерживают и иллюстрируют аргумент Табера:
“Материализм вообще признает объективно реальное бытие (материю), независимое от сознания, от ощущения, от опыта и т. д. человечества. Материализм исторический признает общественное бытие независимым от общественного сознания человечества. Сознание и там и тут есть только отражение бытия, в лучшем случае приблизительно верное (адекватное, идеально точное) его отражение. В этой философии марксизма, вылитой из одного куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной существенной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятия буржуазно-реакционной лжи”. [В.И.Ленин, ПСС, т.18, Материализм и эмпириокритицизм, стр. 346]
“Если то, что подтверждает наша практика, есть единственная, последняя, объективная истина, — то отсюда вытекает признание единственным путем к этой истине пути науки, стоящей на материалистической точке зрения. Например, Богданов соглашается признать за теорией денежного обращения Маркса объективную истинность только «для нашего времени», называя «догматизмом» приписывание этой теории «надысторически-объективной» истинности («Эмпириомонизм», книга III, стр. VII). Это опять путаница. Соответствия этой теории с практикой не могут изменить никакие будущие обстоятельства по той же простой причине, по которой вечна истина, что Наполеон умер 5-го мая 1821 года. Но так как критерий практики, — т. е. ход развития всех капиталистических стран за последние десятилетия, — доказывает только объективную истину всей общественно-экономической теории Маркса вообще, а не той или иной части, формулировки и т. п., то ясно, что толковать здесь о «догматизме» марксистов, значит делать непростительную уступку буржуазной экономии. Единственный вывод из того, разделяемого марксистами, мнения, что теория Маркса есть объективная истина, состоит в следующем: идя по пути марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаницы и лжи”.
Важный аргумент, положенный в основу книги состоит в том, что идеи, внутренняя культура и практика Ленина и большевиков были прообразом, если не основой дальнейшего политического развития Советского Союза. Табер четко артикулирует свои доводы: «… Ленин позволил своим философским предубеждениям не дать ему даже подумать об идее, которая ляжет в основу физики того века, не говоря уже о том, чтобы ее принять. … [К]огда партия с подобными ленинским философскими и научными концепциями приходит к власти, высока вероятность того, что представители партии, рано или поздно, будут диктовать ученым что им делать и как им думать». (86-87)
Выводы
В заключительной части книги Табер подводит итог всей своей критики: «Я верю, что ленинизм не полностью, не на 100% авторитарен, но по-настоящему освободительные и демократические импульсы заглушены стремлением к установлению государственного капитализма. Более того, эти стремления настолько сильные, что искажают демократические импульсы, а не просто перекрывают их. Например, бесклассовое общество, описанное в «Государстве и революции», превратилось в свою полную противоположность благодаря концепциям Ленина о способах его достижения, таких как строительство сильного централизованного государства по модели немецкой почтовой системы». (92)
«Я считаю, что среди разных тенденций ленинизма, ведущих к госкапитализму, следующие три являются важнейшими:
Первая заключается в том, что, несмотря на обещание ленинизма установить бесклассовое общество, он не просто предлагает использовать для этого государство, а считает его своим основным инструментом. Кроме этого, хоть государство и называется пролетарским, диктатурой пролетариата, оно должно быть упорядочено практически полностью на основе принципов иерархии и бюрократии, по сути — капитализма. Так удивительно ли, что исходом большевистской революции 1917 года было не бесклассовое и безгосударственное общество, а чудовищная социальная система, разделенная на классы и подчиненная государству?
Вторая госкапиталистическая тенденция в Ленинизме — это склонность к использованию жестоких, безжалостных методов. Применение силы неизбежно в ходе практически любой революции, но Ленин почти наслаждается им: «никакой пощады этим врагам народа», «признание безусловно необходимыми и неотложными самых беспощадных мер борьбы с хаосом, беспорядком и бездельем», «стрелять, стрелять и еще раз стрелять». Поскольку мораль лежит в истории, имманентна ей, и находит выражение в ходе истории (как пишет Маркс, следуя Гегелю), то нет причин поступать морально, в политической сфере нет морали. Но вне гегельянской (или любой подобной) метафизики, как может моральный нейтрализм создать высокоморальное общество? История свидетельствует, что не может.
Третья фундаментальная склонность к государственному капитализму в ленинизме, объединяющая две предыдущие, заключается в убеждении Ленина о детерминизме и абсолютном познании. Физическая и социоисторическая реальность — это абсолютное знание. Физическая и социоисторическая реальность абсолютно детерминирована, и марксизм представляет собой истинное знание этой реальности (все быстрее приближается к ней), большевики — единственная партия/фракция, правильно понимающая марксизм. Это три основные установки большевистского мышления. Из них прямо следует установление диктатуры партии над пролетариатом во имя него самого». (стр. 93-94)
Примечания от редакции сайта «Нигилист.ли»
(1) Это не самые любимое Троцким высказывание. Свои работы того периода он даже не включал в прижизненные сборники. Впрочем, публично от своих слов он не отказывался.
(2) Вряд ли в этом случае мы имеем дело с модной тенденцией, сформированной большевистской сектантской субкультурой. Стиль одежды определяли воинские склады, с которых одевались партийцы и бойцы Красной Армии. Ряд частей царской армии носили щегольские, теплые, долговечные плащи и куртки из кожи. Понятно, что «самые равные» получили лучшую одежду.
(3) Тут автору статьи, наверное, не верится в такой «адский треш». Не сложно заподозрить экс-троцкиста Табера в фальсификации источников. Впрочем, все школьники СССР действительно изучали роман Чернышевского. Его художественные достоинства достаточно скромны, но он был книгой, которая иллюстрировала наличие домарксистского социализма в России.
