О глупости и выборах

Снег укрывает поле и лес. Земля замерзла и стала камнем. Вьюрки, коноплянки и жаворонки прилетают в деревни и ищут у человека пищи, которой не даёт им природа. Многие голодают и замерзают, некоторые, которые в ином случае погибшие бы, выживают, т.к. люди намеренно или случайно накрывают им стол.

Невозможно представить себе, это было бы безумной фантазией, жаворонка, проповедующего другим птицам: так оно было всегда, но не должно так оставаться; если бы все птицы объединились, они могли бы заготовить осенью запасы, могли бы и своими перьями разгребать снег и т.д. Ум, память и абстрактное мышление этих животных не так развиты, чтобы можно было ожидать подобного.

Что же касается людей, то, напротив, вся их жизнь опирается на общение, обмен мнениями, воспоминаниями поколений и опытом, размышления и заботу о будущем.
Но что же делают люди со своими особенными дарами, качествами и возможностями?

Отчасти, они поступают верно: они тепло одеваются, строят дома и топят печь против холода; они заботятся о своём питании и питании своих ближних, они сообщают друг другу об опасностях, которые им угрожают, они передают полезные знания из поколения в поколение.

Но, с другой стороны, они используют свою особую природу, которая зовётся разумом, довольно недостаточным и весьма извращённым образом.

Люди отличаются от, собственно, зверей, как мы их показали, не только разумом, но и оборотной стороной разума: глупостью обуславливающей их образ жизни. Глупость ни в коем случае не является просто отсутствием разума, просто чем-то отсутствующим, негативным. Поэтому и неверно называть животных глупыми лишь из-за того что им не достаёт человеческого разума. В голове у человека, образно говоря, нет пустого места; это значит, что человек не не страдает отсутствием разума, чтобы не иметь вместо него что-то ещё: некоторые обладают чем-то вроде инстинкта, большинство же – позитивной, жизненной глупостью.

Так же как продукты человеческих размышлений, расчётов, заботы передаются в традиции, также человечество обладает и своими учреждениями традиционной глупости.

То, что у людей царят условия, из-за которых тысячи их собратьев находятся на морозе без крыши над головой, без желания работать или внешней возможности работать, без нормальной пищи — происходит из одной, передаваемой тысячелетиями дальше и увеличивающейся глупости; глупость ещё больше бросается в глаза, если посмотреть на благотворительные мероприятия, которые противопоставляются таким ужасам: дни цветов летом, благотворительные праздники и базары в высшем обществе зимой, и нелепо-жестокие результаты этих детских потуг. Прибежища для бездомных, тёплые помещения, воспитательные дома и самый новый выродок, порожденный бюрократами: принудительная работа. Среди людей, которые, если бы могли, не имели бы ни любви, ни стыда, ни самоуважения, лишь среди разумных людей в их управляемом разумом обществе имелась бы вполне естественная нужда в труде, которая, как и всякая часть природы, обладала бы своими внутренней и внешней сторонами. Необходимость труда, чтобы достичь цели поддержания жизни, снаружи; и врождённую у здорового организма страсть к действию и завершению, при удовлетворении которой труд всё же не является просто средством, но целью. Тут, кстати, самое время подметить, что чисто-разумного общества быть не может. Там, где действительно здоровый разум, там и здоровая страсть; где страсть, там ребёнок. Женщины и мужчины ищут себе товарищей в страсти, а где равные объединены в выражении равного, там устанавливается понимание равенства во всех отличиях и разделениях, которое называется любовью. К правильному разуму относится правильная любовь, равно как злоба процветает рядом с глупостью.

Среди здоровых, развитых людей забота, порядок, общность всегда выглядят так, что снаружи имеется нужда, на которую изнутри отвечает и соответствует страсть, и что эта страсть создаёт учреждения любви и общности. Поэтому в этом чудесном и прекрасном мире всё обустроено так, что ничто не является просто средством: что бы ни случилось, оно делается по желанию, а в хозяйствовании у таких людей каждый сосуд становится произведением искусства, т.к. он не создаётся просто для того, чтобы удовлетворять насущную нужду, но т.к. радость труда самовыражается в каждом предмете и в каждом предмете играет. В таком хозяйствовании и в обществе труд, игра и спорт, продукты потребления, орнамент и арабеска всегда вместе, всегда готовы в разной степени перейти друг в друга.

И в таком обществе, где сам труд неотделим от страсти и любви, будут проводиться праздники, когда рабочие инструменты будут отставлены в сторону и люди будут предаваться радости и общности ради радости и общности самих, когда единение и потребность сердца, восторг и чрезмерность будут связаны не с полезным, а с выдуманным трудом, где труд станет танцем, задумка – штурмом неба, страсть — блаженством. Вот тут у вас, у людей сладко пахнущего нового времени, тут есть у вас, к примеру, ваш транспорт и, к примеру, ваши железнодорожные управления. Сколь мало вы начали, сколь мало вы думали о том, чтобы извлечь из этих фактов всё, что в них заключено. У вас есть сплошные вещи, сплошные учреждения, сплошные изобретения и возможности, не являющиеся тем, чем являются, скорее не-являющиеся, чем являющиеся. У вас есть железные дороги, телеграфы, газеты: но есть ли у вас народные гуляния, праздники человечества, есть ли у вас хотя бы на ничтожной бумажке истинное собрание истинного человечества? В ваших изобретениях живёт человечество; но вы заключили его туда, ибо вы не имеете его в ваших сердцах, в ваших потребностях, в вашей полноте, ибо вы не имеете его в ваших общинах и собраниях.

Когда ещё не было ничего из ваших великих изобретений и возможностей, в оклеветанные примитивные времена, когда ходили пешком и, бывало, запрягали лошадь в телегу, тогда всё это, что вы сейчас держите взаперти, было живым. Простая деревенская церковь, куда ходили по воскресеньям жители многих деревень, рыночная площадь в городке или беседка под липами видели искусства, религии и человечества больше, чем вы сможете создать со всеми вашими чудесными машинами, вы ослы, являющиеся тюремными надсмотрщиками и заключёнными в одном лице.

Раньше мужчины ставили инструменты угол и брали оружие или палку в руку и шли в тинг. Там они обсуждали определённые вещи, касающиеся общины, и вся их излишняя страсть к труду стекалась вместе в общественных делах. Так, деревенские и городские общины сходились вместе, так, уполномоченные отчитывались, так, избирались новые уполномоченные, так, были горячие головы и споры, и гнев, и единение, и решение. И тогда было вольное, общественное дело, и тогда каждый стоял за соседа, стоял солидно и честно в своих сапогах, и думал, и действовал ради общего целого.

Сегодня! Сегодня вы идёте, раз в пять лет, на выборы! Вам ничего не предъявляют, никакого закона, никакой наработки, совершенно ничего. Вы идёте с официальным выборным конвертом в клозет*, осторожно вкладываете в него листок с напечатанным именем, заклеиваете, чтоб никто не видел, что вы думаете и как решаете, и бросаете письмецо в закрытую корзину. Что теперь решат эти выбранные мужи, и как они порешат, это вас не касается, там вас не спрашивают. А мужи избираются так, как это соответствует большинству: права меньшинства, отделиться теперь от большинства, пусть и этим безумно извращённым способом, который вы называете выборами, не существует. Большинство идёт каждые пять лет в клозет, чтобы отдать своё право; меньшинство не обладает даже этим правом, у него вообще никакого нет. Телеграф, это так ясно, предназначен для того, чтобы объединить разобщённых людей, дать им возможность договориться друг с другом во время принятия решений. Сегодня он служит тому, чтобы люди узнали после произошедшей смехотворности, мол, смехотворность эта произошла по всей Германии с такими и такими-то результатами.

И что за возбуждение, что за кудахтанье вокруг этого обмана каждый пять лет! И как каждый раз начинаются разочарование и жалобы, пока через пять лет эта глупость не оживает снова, и так снова и снова. И что за слова она находят для этого трусливого, бессодержательного, рабского, слишком глупого действа: предвыборная битва, победа на выборах, триумф; как будто обезьяны в зоопарке надели на свою коричневую шерсть рыцарские доспехи.

Много глупости в народах этого времени, много безвкусицы и много бесстыдства. Но есть ли ещё что-то более элементарное, более тоскливое, более плебейское, чем то, что мы называем выборами?

* Kloset можно было, конечно, перевести и как “шкафчик, ширма” или вроде того, но прикола ради оставлю “клозетом”, ибо тоже верно. Прим. перев.