Риск реакции

Без сомнения, 2011-й год займёт значительное место в истории арабского мира. Будет ли он считаться «началом новой эпохи» или «всего лишь отметкой политической нестабильности в регионе» – неясно. Можно лишь предполагать, какие формы примут перевороты, как касательно их политической направленности, как и их территориальной протяжённости. Также неясно, какую реакцию вызовут эти сдвиги в международной политике.

Верно то, что «революции бывают только без ручательства», как пишет Оливер М. Пиха (Jungle World, 08 / 2011). Широко распространённый «рефлекс анти-хаоса», как он был однажды сформулирован Рихардом Левенталем, не может быть просто отвергнут как иррациональное порождение буржуазии. Ибо спонтанность масс постоянно скрывает риск в игре действия и противодействия. Могут возникать коалиции, согласные лишь в борьбе против актёра, угрожающего их интересам. Также и хорошо организованные политические группы могут использовать возникающие властные вакуумы и тормозить прогрессивный потенциал восстания или обратить его в свою противоположность. А там, где соотношения сил неясны, не исключён и кровавый конфликт, что показывает пример Ливии.

Этот опыт был проделан рабочим движением в ходе истории многократно. Довольно рано раскрылась его неспособность перевести её — зачастую спонтанные — восстания в конструктивное русло. Опыт из таких поражений ведёт, в конце концов, к созданию дееспособных организаций и выработке революционных стратегий. В то время как либертарное крыло движения развивало социал-революционную программу, которая должна была вести из повседневной практики в реорганизации общественно-экономических структур, его марксистская часть показала пути к политическому захвату власти, посредством которых революционный процесс должен был быть организован государственно. Не только советский пример показал, что реакционный потенциал может содержаться в собственных концепциях.

Какое отношения имеет этот исторический экскурс к актуальным арабским восстаниям? Всё просто: в них речь идёт (несомненно) и о восстаниях рабочего класса. И с определённой точки зрения, оно стоит перед теми же проблемами, что и рабочее движение в Европе более ста лет назад. Томас Шмидингер верно указывает на роль рабочих и профсоюзов в Тунисе, без которых свержение Бен Али не было бы возможным в этой форме. Он также показывает, что корни революционной динамики в Египте следует искать в стачках и борьбе за социальные права (Jungle World, 10 / 2011). Именно эта часть восставших стремится к большему, чем к поверхностной демократизации государства. Они поднимают социальные требования, выходящие за рамки политических целей, стоящих в большинстве сообщений прессы на первом плане.

Восставший рабочий класс Египта не упал с неба. Он долго удерживался под контролем репрессивными законами и религиозно-идеологическими конструкциями. И, как и на Западе, хоть и в других условиях, классовые противоречия долго сглаживались обещаниями «социальной мобильности». Их ценность для функционирования современного Египта подчёркивал ещё 10 лет назад египетский публицист Галал Амин. Опираясь на экономиста Карла Поланьи он говорил о «культуре рынка», которая с семидесятых годов пронизывала всё общество и напоминала «внутреннюю колонизацию», которую Европа проделала ещё в 19-м столетии без того, чтобы возникающие общественные конфликты были сглажены.

В комбинации с ощутимыми последствиями множества экономических кризисных ситуаций и с отчаянием молодого поколения по поводу узости закостенелого, автократического общества это создало крайне нестабильную обстановку — и не только в Египте. То, что протест рабочих был направлен и против политической надстройки — яснее ясного. Решающий пункт в том, что в этом возникло важное соответствие между интересами рабочих и стремящейся к большей политической эмансипации буржуазией. Этот двойственный характер движения становится явным и в том, что протесты за права трудящихся продолжаются как в Тунисе, так и в Египте. И показательно, что европейские СМИ, уделившие всё своё внимание движению за демократизацию, замалчивают социальную борьбу.

При этом конфликты ступают в важную фазу. Во многих местах возникли независимые профсоюзы, придающие своим требованиям больший вес при помощи трудовых конфликтов. На прошлой неделе (статья от 7-го апреля – прим. перев.) кабинет Шарафа представил законопроект, который криминализирует стачки и протесты во время чрезвычайного положения, вредящие экономике. Различные рабочие и студенческие организации усматривают в этом попытку старых элит предотвратить дальнейшие революционные процессы и снизить динамику борьбы.

То, что скоро появится избранное правительство, выполняющее социальные требования рабочих и профсоюзов, сомнительно. Поэтому те поступают мудро, когда не дают утешить себя временем после выборов. Но насколько боеспособными они могут быть в этих конфронтациях — остаётся под вопросом. Ибо арабское рабочее движение долгое время практически не существовало. В следствие утверждения автократических режимов с отчасти социалистическим окрасом профсоюзы походят на профсоюзы Восточного блока, игравших существенную роль в управлении нацией по армейскому образцу.

Поэтому Бернард Шмидт ошибается, когда определяет исчезновение «конкуренции систем» как причину «политического паралича» и благоприятного климата для реакционных сил (Jungle World, 07 / 2011): режимы национального единства лишили общество за долго до того способности к социальному конфликту. С распадом блока это просто стало очевидным. К тому же, отчасти считающие себя социалистическими режимы не смогли оправдать надежд арабского мира в 60-е и 70-е годы и, тем самым, благоприятствовали обновлению ислама как политического движения.

Удастся ли формирующемуся заново египетскому рабочем движению продолжить общественный конфликт будет важным не только для будущего Египта. С одной стороны, именно независимые профсоюзы являются сущностной частью гражданского общества. С другой, социальные конфликты — это гарантия того, что динамика классовых противоречий не будет переведена в националистическое русло и во внешние проекции врага. Вражеские образы и теории заговора, в том числе и антисемитского толка, как они, несомненно, распространены — на это указывает Штефан Григат (Jungle World, 09 / 2011) — и среди египетских рабочих, упадут тогда на менее благоприятную почву.

По крайней мере, в Египте профсоюзы имеют потенциал. Американский политолог Натан Дж. Браун даже говорит о «синдикалистском будущем». Этим он намекает на образование автономных и классовых типов организации, которые порывают с традицией централистской и институционализированной политики в следствие многочисленных «мини-революций» в стране. Если это сбудется, общественные конфликты могут развиться и через некоторое время стать угрозой для правящего класса. Но самое позднее, в этот момент могут проявиться границы восстания. Т. к. не понятно, может ли новое движение развить средства и концепции, чтобы выстоять в этой борьбе, не потеряв свой прогрессивный потенциал. И от диалога с западными левыми оно вряд ли что-то выиграет. Ибо их революционное ноу-хау исчерпывается повстанческими фантазиями, которые либертарные рабочий активист Александр Шапиро ещё 80 лет назад называл «анархизмом в детских штанишках».