Из журнала MSZ 1-1983
Борьба коммунистов была бы детской игрой, если бы им приходилось бороться всего лишь с обманом, – ведь этот обман был бы быстро опровергнут жизнью. Однако в оправдание жертв государства и капитала приводится главным образом горькая правда: ради мира, свободы и родины люди должны жертвовать кошельком и жизнью – как на войне, так и в мирное время. Содержание данной идеологии – это представление о целях (а не сами цели) и жертвы, которых требуют ради их достижения. Без жертв эти высокие цели действительно недостижимы, и их агитационная сила заключается в том, что жертвы их разделяют. Поскольку национализм агитируемых представляет собой серьезную преграду для коммунистов, он является для них постоянным и притом негативным предметом агитации.
Тем не менее история рабочего движения – вплоть до наших дней – это история ожесточенных споров о «корректной» позиции различных социалистов и коммунистов по «национальному вопросу». Очевидно, вышеуказанный простой ответ не является у них общепринятым. Притом Маркс и Энгельс, казалось бы, недвусмысленно прояснили этот «вопрос», что касается его значения для организованного рабочего движения:
«Хотя и не по содержанию, но по форме борьба пролетариата с буржуазией сначала является борьбой национальной» (Карл Маркс, Фридрих Энгельс, «Манифест коммунистической партии»).
Здесь указано препятствие для пролетарского движения: оно сталкивается с национальной властью и национальным капиталом как со своими непосредственными противниками. Поэтому нация – это путы, созданные неприятелем и основанные на насилии, а вовсе не положительное условие борьбы или – чего доброго – ее цель. Однако рабочее движение после Маркса и Энгельса поставило перед собой странную проблему: какова же связь между «национальным вопросом» и коммунизмом? Достижения в области разрешения этой проблемы простирались от попыток использовать националистические устремления в коммунистических целях до дискуссий о «заключении союзов» и, наконец, до отождествления нации с революцией в «социалистическом отечестве», процветание которого было провозглашено первейшей задачей социализма.
Наемный труд и капитал
Вместе с тем принципиальную критику национализма можно прочитать у Маркса, хотя он и не написал «книги о государстве». О том, что национализм – это не просто идеология, а весьма практические отношения между государством и гражданином, можно узнать из его сочинения «К еврейскому вопросу»:
«Завершенное политическое государство является по своей сущности родовой жизнью человека в противоположность его материальной жизни. Все предпосылки этой эгоистической жизни продолжают существовать в буржуазном обществе, вне государственной сферы, в качестве свойств именно буржуазного общества. Там, где политическое государство достигло своей действительно развитой формы, человек не только в мыслях, в сознании, но и в действительности, в жизни, ведет двойную жизнь, небесную и земную, жизнь в политической общности, в которой он ведет себя как общественное существо, и жизнь в буржуазном обществе, в котором он действует как частное лицо, рассматривает других людей как средство, низводит себя самого до роли средства и становится игрушкой чуждых сил. Политическое государство относится к буржуазному обществу так же спиритуалистически, как небо относится к земле. Политическое государство находится к буржуазному обществу в такой же противоположности, преодолевает его тем же способом, каким религия преодолевает ограниченность земного мира; т.е. так же как религия по отношению к земному миру, государство должно признать буржуазное общество, создать его и подчиниться его господству. … В государстве, где человек признается родовым существом, он – мнимый член воображаемого суверенитета, он лишен здесь своей действительной индивидуальной жизни и преисполнен недействительной всеобщности».
Неизбежность противоположности государства к своему обществу не допускает никаких мыслей о примирении двух сторон и никаких благих намерений сделать государство «в действительности» государством «всего народа», потому что оно является государством всего народа именно в этой противоположности. Используя образ неба и земли, Маркс разъясняет, что служба классовому обществу заключается в господстве государства над ним. Государство «признает буржуазное общество, создает его и подчиняется его господству», подчиняя его себе, навязывая ему свои законы, силой своей власти защищая и поддерживая как капитал, так и наемный труд. Отделение государства от общества, его абсолютность и свобода берут начало в обществе противоположностей, которые могут быть сохранены лишь насильственным путем. Поэтому без конца оплакиваемое отделение государства от народа – «верхи и низы», «обособление бюрократии» и т.д. – совершается именно ради народа,
«и сколько бы тысяч раз ни сочетать слово «народ» со словом «государство», это ни капельки не подвинет разрешения вопроса» (Карл Маркс, «Критика Готской программы»).
Государство как раз и видит в своем обществе народ, соответственно с ним обращаясь; общество же, будучи народом, показывает себя предпосылкой и средством государства – именно благодаря тому, что каждый гражданин занимается своим, дозволенным ему частным делом и тем самым становится «игрушкой чуждых сил». Таким образом он ведет себя согласно своему «родовому назначению», как гражданин государства, который в рамках закона и права вносит свой вклад в функционирование общества – в соответствии со своими, в зависимости от классовой принадлежности очень различными предпосылками. В этом заключается основа национализма и всего того, что составляет содержание национального сознания. Средство пропитания рабочего – его труд и уплачиваемые им налоги – это «небо», за которое он платит на земле и при этом беспрестанно воспроизводит свои собственные цепи, свою пожизненную зависимость от наемного труда.
Поэтому еще задолго до возникновения демократии, в те времена, когда она существовала всего лишь в умах ее сторонников как идеал прогресса, направленный против монархического абсолютизма, Маркс не видел в ней ничего положительного, поскольку распознал в ней адекватную форму правления капиталистическим обществом конкуренции: к господству государства здесь добавляется самоограничение подвластных.
«Демократия есть истинная сущность монархии, монархия не есть истинная сущность демократии. Монархия – это необходимо демократия, так как она непоследовательна сама к себе, однако монархический момент не является непоследовательным в демократическом государстве».
«Парламентская система – это большой шаг вперед, поскольку она является открытым, незамутненным, последовательным выражением современного состояния государства. Она представляет собой неприкрытое противоречие» (Карл Маркс, «К критике гегелевской философии права»).
Маркс обратил внимание на то, что самое общее определение государства требует анализа экономического содержания конкуренции между гражданами: частными субъектами они выступают исключительно в своих особых отношениях к объектам собственности, и антагонизм этих отношений создает необходимость в верховной власти. Исследуя в «Капитале» экономическое содержание буржуазных отношений собственности, Маркс хотя и не выводит сущность государства, однако оно появляется в каждой главе как необходимая предпосылка отношений капитала, и именно в этом проявляет себя как классовое:
* свобода и равенство как право на эксплуатацию и необходимость выполнять наемный труд;
* ограничение рабочего дня как защита рабочей силы от чрезмерного износа и, наконец, даже
* продукты, потребляемые рабочим, а также его семья как факторы в процессе воспроизводства капитала!
Так что Маркс ни в коем случае не стал бы судить об этой пристрастной государственной деятельности без учета ее содержания и ставить благо общества в противоположность к классовому господству, а уж тем более он не стал бы рассматривать институт власти, институт господства над эксплуатируемыми как средство достижения их интересов. Напротив, видеть свой шанс в наличии власти над собой – это соответствующая гражданской практике идеологическая надстройка, в которой гражданин в довершение всего предвосхищает отношения подчинения и становится активным националистом.
Поэтому основная критика «Готской программы», составленной социал-демократами, – «почти каждое слово нуждается в критике» (Энгельс) – была направлена против их национализма. Обвинение в «канонизации догматов лассалевского вероучения» Маркс и Энгельс выдвинули потому, что в «Готской программе» государство провозглашалось спасителем рабочих в их беде. Социал-демократы требовали поддержки рабочих, как нарочно, от государства Бисмарка –
«Это вполне достойно фантазии Лассаля, будто на государственные субсидии можно так же легко построить новое общество, как новую железную дорогу» (Карл Маркс, «Критика Готской программы»).
Демократические требования-«перепевы» Маркс и Энгельс считали «неприемлемыми»:
«Это всего лишь отголосок буржуазной Народной партии, Лиги мира и свободы. Все это сплошь требования, которые, покуда они не переходят в фантастические представления, уже осуществлены. Только государство, их осуществившее, находится не в пределах Германской империи, а в Швейцарии, Соединенных Штатах и так далее. … Даже вульгарная демократия, которая в демократической республике видит вечное царство и не имеет представления о необходимости довести классовую борьбу до победного конца именно в этой последней государственной форме буржуазного общества, – даже она стоит неизмеримо выше такого сорта демократизма, который держится в пределах дозволенного полицией и недопустимого логикой» (Карл Маркс, «Критика Готской программы»).
Вспоминается современная борьба за права и демократию, за официально допущенного революционера и одобренный государством переворот.
Пролетарии всех стран
Однако карьеру в истории рабочего движения сделали отнюдь не познания Маркса и Энгельса. После их смерти и вплоть до сегодняшних дней ревизионисты проявляют недюжинное чутье в вопросе пригодности цитат из классиков, с жадностью бросаясь именно на те места и рукописи, в которых старики действительно допустили теоретические ошибки или принесли свои познания в жертву тактическим соображениям (о чем они прекрасно знали, и это можно проверить по их личной переписке!). Такой же популярностью пользуются у ревизионистов случаи, когда Маркс и Энгельс ошибочно впадали в оптимизм в связи со становлением рабочего движения, а также ввиду реальных сражений и борьбы в ходе продвижения империализма. В возникновении объективных и субъективных условий пролетарской революции классики видели шанс для ее осуществления и содействие ее успеху. Так, преимущественно в качестве представителей Международного товарищества рабочих (I Интернационала) они писали послания с выражением своей солидарности в места конфликтов и войн, направленных на создание современной национальной государственности и тем самым приводивших к внедрению отношений капитала. Маркс и Энгельс наблюдали возникновение пролетариата как общественной силы и надеялись на то, что он осознает свои подлинные интересы и возьмет курс на коммунизм, раз уж он сформировался, да еще и ведет борьбу. При этом для них ничуть не была характерна манера сегодняшних поборников «интернациональной солидарности» – видеть «революционную тенденцию» везде, где происходит хоть какое-нибудь волнение, приписывать собственную позицию махрово-националистическим движениям, именуя их «объективно» прогрессивными, призывать при этом к «солидарности со всеми передовыми» (или на данный момент «миролюбивыми») «силами» и отказываться от какой бы то ни было критики этих движений. Даже в самых восторженных посланиях с выражением солидарности Марксом и Энгельсом двигало стремление вмешаться в ход событий с целью продвижения коммунизма. Поэтому «Манифест», в котором с боевым оптимизмом зафиксированы упомянутые ошибки, все-таки носит имя «коммунистического» – в отличие от тех конспиративных названий, при помощи которых тупоголовые ревизионисты и их «массовые» организации заранее одобряют самые идиотские интересы этого общества, поскольку их вообще нельзя использовать в коммунистических целях.
В результате восторженного, но все же неверного вывода о том, что существование рабочего класса гарантирует революцию, суждения Маркса и Энгельса о войнах и восстаниях сводятся к оценке: является ли тот или иной конфликт благоприятным условием успеха пролетариата? Так, вопреки своим познаниям, Маркс прославляет гражданскую войну в Америке не только как борьбу с рабовладением, но и как улучшение условий борьбы рабочих:
«Рабочие Европы твердо верят, что, подобно тому как американская война за независимость положила начало эре господства буржуазии, так американская война против рабства положит начало эре господства рабочего класса» (Карл Маркс, «Президенту Соединенных Штатов Америки Аврааму Линкольну», 1864 г.).
Экономические познания о противоречии между наемным трудом и капиталом здесь затуманены историческим подходом, при помощи которого Маркс хотел бы истолковать факт повсеместного внедрения наемного труда в США как предзнаменование рабочего восстания. В «Капитале» он анализирует экономическое несоответствие рабского труда отношениям капитала; популярное утверждение о «несовместимости рабовладения с принципами гуманизма» он разоблачает как идеологию капиталистов и не признаёт никакой разницы между несчастьем раба и капиталистического рабочего:
«Но как только народы, у которых производство совершается еще в сравнительно низких формах рабского, барщинного труда и т.д., вовлекаются в мировой рынок, на котором господствует капиталистический способ производства и который преобладающим интересом делает продажу продуктов этого производства за границу, так к варварским ужасам рабства, крепостничества и т.д. присоединяется цивилизованный ужас чрезмерного труда» (Карл Маркс, «Капитал», т.1, гл. 8, пункт 2).
Однако в то же самое время Маркс в качестве секретаря I Интернационала сочиняет письмо «Аврааму Линкольну, президенту Соединенных Штатов Америки», где чествует его как
«…преданного сына рабочего класса, (на которого) пал жребий провести свою страну сквозь беспримерные бои за освобождение порабощенной расы и преобразование общественного строя».
Как нарочно, именно такие пассажи приводятся вплоть до наших дней, чтобы «доказать», будто в «повседневном бою» Маркс вставал на сторону и такой борьбы, которая, по его собственному признанию, не имела ничего общего с борьбой за коммунизм. При всем том – не говоря уже о пренебрежительных отзывах о личности Линкольна в письмах Энгельсу – Маркс не питал никаких иллюзий в отношении такого рода посланий, сочинявшихся им с тактической оглядкой на тех членов I Интернационала, которых он сам относил к буржуазному лагерю:
«При такого рода агитации скверно то, что, как только примешь в ней участие, испытываешь большие мучения. Например, теперь шла речь об обращении к Линкольну, и мне опять пришлось составить его (что гораздо труднее, чем написать содержательную работу), для того, чтобы те фразы, к которым сводятся подобного рода сочинения, по крайней мере отличались от вульгарной демократической фразеологии» (Маркс – Энгельсу, 2 декабря 1864 г.).
Помимо того в оправдание солидарности с «национально-освободительными движениями» сегодня также приводятся высказывания классиков по ирландскому, польскому, итальянскому и немецкому «вопросам» – по крайней мере до тех пор, пока взятое под защиту «освободительное движение» не скомпрометирует себя окончательно, слишком явно набиваясь в друзья к империалистам.
Восстание народов против иностранного господства, ставившего их перед перспективой смерти или мятежа, и борьбу за установление собственного – польского, венгерского или ирландского – господства классики рассматривали как нечто большее, нежели просто достойное поддержки дело. Поскольку такие восстания были направлены против господства капиталистических государств, Маркс и Энгельс оценивали их с позиции мирового революционного пролетариата и делали их объектом международной солидарности – даже если по своему содержанию эти мятежи вовсе не были направлены против капиталистического государства, а имели своей целью установление собственного национального господства. Так, государственную независимость Ирландии классики отождествляют с нанесением вреда Англии, врагу ирландцев, а следовательно, с пользой для последних.
Наряду с замечаниями Маркса в переписке с Энгельсом, где он выражает свое теоретическое недовольство от составления различных резолюций и обращений по поводу освободительной борьбы в Европе –
«Когда в «Обращении» речь идет об интернациональной политике, я говорю о странах, а не о национальностях… Меня только обязали во введении к «Уставу» вставить две фразы об «обязанностях» и «праве», а также об «истине, нравственности и справедливости», но они вставлены таким образом, что это не может принести никакого вреда» (Маркс – Энгельсу, 4 ноября 1864г.)
– имеются, к сожалению, весьма досадные разглагольствования Энгельса на тему борьбы ирландцев и междоусобиц на Балканах, причем не выболтанные им в частном порядке, а написанные из теоретических соображений. Так, в этих рукописях Энгельс давал подобного рода борьбе высшую природную и историческую интерпретацию:
«И даже поздней осенью, когда дожди идут целыми днями, они не имеют здесь такого затяжного характера, как в Англии. Характер погоды, как и жителей, в Ирландии более резко очерчен, переход от одной крайности к другой происходит более стремительно и непосредственно; небо напоминает лицо ирландской женщины: туча и солнечный луч появляются на нем так же внезапно и так же неожиданно; но для серой английской скуки нет места… Только с ирландцами англичане не справились. Виною тому огромная гибкость ирландской расы» (Фридрих Энгельс, «Из фрагментов к работе «История Ирландии»).
«Среди всех больших и малых наций Австрии только три были носительницами прогресса, активно воздействовали на историю и еще теперь сохранили жизнеспособность; это – немцы, поляки, мадьяры. Поэтому (!) они теперь революционны. Все остальные большие и малые народности и народы наделены миссией (!) погибнуть в буре мировой революции. Поэтому (!) они теперь контрреволюционны» (Фридрих Энгельс, «Борьба в Венгрии»).
И тогда как Энгельс в остальном ожесточенно протестовал против национальных домогательств –
«Сделайте одолжение, не называйте меня беспрестанно в газете «товарищем». Во-первых, я ненавижу всякие титулы… Кроме того, мы здесь вовсе и не «товарищи» в узком смысле этого слова. Мы [Энгельс и Маркс] принадлежим к германской партии едва ли в большей мере, чем к французской, американской или русской, и так же мало можем считать себя связанными немецкой программой, как и программой-минимум. Мы придаем известное значение этому нашему особому положению представителей международного социализма. Оно, однако, не позволяет нам принадлежать к какой-либо отдельной национальной партии…» (Маркс – Энгельс – Эдуарду Бернштейну, 28 февраля 1883 г.)
– издателям собрания сочинений, как нарочно, пришло в голову написать в комментарии к «Характеристике народов» Энгельса, что его исторический прогноз о скорой гибели «пришедших в упадок народов» и «народного мусора» не оправдался и что он «обманулся» в «жизненной силе» некоторых балканских народов!
С национализмом нашего времени классикам все равно не пришлось иметь дело. Того, что, как нарочно, именно высокоразвитые капиталистические государства, с их правовой регламентацией классового противоречия, могут положиться на гражданскую зрелость своего пролетариата и, с его демократического согласия, использовать продукты его труда как средство власти над другими государствами, – такого классики в 1848 году не могли себе представить: «У рабочих нет отечества». Поэтому, еще задолго до возникновения империализма, они пришли к неверному представлению, будто именно создание мирового рынка оттеснит на задний план национальные противоречия:
«Национальная обособленность и межнациональные противоречия все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единой формой промышленного производства и соответствующих этому условий жизни».
«Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата. В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой. Вместе с антагонизмом классов внутри наций падут и враждебные отношения наций между собой» (Карл Маркс, Фридрих Энгельс, «Манифест коммунистической партии»).
Однако из этого никак нельзя вывести теорию о том, будто национальная борьба, в какой бы то ни было форме или фазе, является вкладом в дело классовой борьбы или, чего доброго, самой классовой борьбой. Последнее предложение выделяет классовую борьбу как средство устранения национальных противоречий.
Но для цитатчиков-мародеров из рабочего движения, предпочитающих форму содержанию, подобные высказывания представляют ценную находку. Вдобавок к этому уже с давних пор они с неменьшим энтузиазмом приводят в свое оправдание проводившееся Энгельсом разделение мира на «прогрессивные» и «отсталые» нации, хотя на это Энгельса вдохновили гегелевские идеи о мировом и народном духе, а вовсе не критика политэкономии. К тому же Энгельса наверняка ничто бы так не покоробило, как классификация мира категориями «объективно революционный» и «субъективно реакционный» – классификация, при помощи которой члены и сторонники «социалистического лагеря» преподносят любую националистическую ограниченность как достойный поддержки вклад в международную солидарность.
Самый известный в истории пример из этой области лежит на совести немецкой социал-демократии. «Для борьбы с агрессивным и реакционным царизмом» партия СДПГ проголосовала в 1914 году за предоставление государству военных кредитов и заключила «мир внутри крепости» (т.е. приняла решение о прекращении борьбы за повышение и выплату заработной платы на всей территории Германии). Таким образом СДПГ – как и другие европейские рабочие партии – дала свое благословение на то, чтобы пролетарии всех стран стреляли друг в друга – по заказу национального капитала и для его выгоды.
Ошибки Маркса и Энгельса все же не являются причиной такого развития этой партии – развития, которое представляло собой не «сдвиг» и не «предательство», а последовательный процесс. Как-никак, немецкие социал-демократы уже с самого начала направляли все свои антигосударственные усилия на то, чтобы – как это зафиксировано в Готской программе – жалобно просить у государства дружелюбного отношения к рабочим. Поэтому в «минуту опасности» это государство надо было «защитить» и пролить «кровь своего народа»:
«Наши горячие пожелания сопровождают наших призванных под знамена братьев без различия их партийной принадлежности (бурные крики «Браво!» со всех сторон и аплодисменты)… В случае победы русского деспотизма, который запятнал себя кровью лучших сынов своего народа (бурные крики «Верно!» со стороны социал-демократов), для нашего народа и его свободной будущности очень многое, если не всё, поставлено на карту (снова поддержка). Необходимо предотвратить эту опасность, обеспечить культуру и независимость нашего собственного отечества (крики «Браво!»). Поступим же так, как мы всегда заявляли: мы не оставим отечество без помощи в час опасности (бурные крики «Браво!»). Мы сознаем себя действующими солидарно с Интернационалом, всегда признававшим право каждого народа на национальную самостоятельность и самозащиту…» (декларация СДПГ, зачитанная в Рейхстаге, 04.08.1914)
Некто Владимир Ильич Ленин столкнулся, однако, не с созданием независимых национальных государств, а с борьбой развитых империалистических стран за единоличное распоряжение миром, а также с европейским рабочим движением, которое использовало свои старые интернационалистические лозунги, слегка их переделав, для солидарности с империалистическими целями своих государств. За исключением большевиков, все соответствующие рабочие партии II Интернационала встали на «защиту отечества» и выступили с пропагандой «справедливой оборонительной войны». Ленин же придерживался «нескольких простых истин марксизма», хотя его объяснение, почему «ренегат» Каутский «предал» пролетарскую революцию, свидетельствует о том, что он не знал истинной сущности национализма и не имел правильного понятия о причинах, сделавших из вождей рабочего движения «оппортунистов» и «социал-шовинистов»:
«Если немец при Вильгельме или француз при Клемансо говорят: я вправе и обязан, как социалист, защищать родину, если неприятель вторгся в мою страну, то это рассуждение не социалиста, не интернационалиста, не революционного пролетария, а мещанина-националиста. Ибо в этом рассуждении исчезает классовая революционная борьба рабочего против капитала, исчезает оценка всей войны в целом, с точки зрения мировой буржуазии и мирового пролетариата, т.е. исчезает интернационализм, остается убогий, заскорузлый национализм» (Владимир Ильич Ленин, «Пролетарская революция и ренегат Каутский»).
Поскольку Ленин критикует уважение социал-демократов к парламентской демократии, выступает против иллюзий о продвижении пролетарского дела в рамках какой бы то ни было формы буржуазного государства; поскольку он делает из этого вывод о том, что все варианты и обоснования защиты отечества отрицают классовый антагонизм и упрочивают господство капитала, то в этом отношении его полемика попадает не в бровь, а в глаз и до сих пор остается актуальной критикой сегодняшних левых – немцев при обоих Гельмутах, французов при Миттеране и англичан при Тэтчер. Однако тот факт, что Ленин никогда не критиковал национализм вообще, а только обзывал его ругательными словами («мещанский», «убогий», «заскорузлый» и т.д.), показывает, что он принимал национализм за выдуманную буржуа идеологию и не знал его основы в государстве и экономике. Поэтому он ошибочно считал националистические рабочие массы «совращенными» или «обманутыми» своими вождями, а «Каутских и Шейдеманов» он мог упрекнуть всего лишь в «отступлении» от общих идеалов:
«И теоретический анализ империализма у Каутского и его экономическая, а также политическая критика империализма насквозь проникнуты абсолютно непримиримым с марксизмом духом затушевывания и сглаживания самых коренных противоречий, стремлением во что бы то ни стало отстоять разрушающееся единство с оппортунизмом в европейском рабочем движении» (Владимир Ильич Ленин, «Империализм как высшая стадия капитализма»).
Так как Ленин не видел особых недостатков в принципиальных высказываниях II Интернационала и его теоретика Каутского – эти высказывания он в общем и целом разделял – то поэтому он осуждал действия немецкой социал-демократии как расходящиеся с ее словами. Ее представителей он упрекал в злонамеренном «затушевывании» и «сглаживании», а их военную линию, теоретически ими обоснованную и практически проводимую в жизнь, Ленин не мог объяснить иначе как подкупом со стороны буржуазии. Тут ему пригодилась его собственная неверная теория империализма:
«В чем состоит экономическая сущность оборончества во время войны 1914-1915 гг.? Буржуазия всех крупных держав ведет войну в целях раздела и эксплуатации мира, в целях угнетения народов. Небольшому кругу рабочей бюрократии, рабочей аристократии и мелкобуржуазных попутчиков могут перепасть кое-какие крохи от крупных прибылей буржуазии. Классовая подоплека социал-шовинизма и оппортунизма одна и та же: союз небольшого слоя привилегированных рабочих со «своей» национальной буржуазией против масс рабочего класса, союз лакеев буржуазии с нею самой против эксплуатируемого ею класса.
Политическое содержание оппортунизма и социал-шовинизма одно и то же: сотрудничество классов, отказ от диктатуры пролетариата, отказ от революционных действий, безоговорочное признание буржуазной законности, недоверие к пролетариату, доверие к буржуазии. Социал-шовинизм – прямое продолжение и завершение английской либеральной рабочей политики, мильеранизма и бернштейнианства» (Владимир Ильич Ленин, «Оппортунизм и крах II Интернационала»).
Этим же объясняется длительная надежда Ленина на то, что европейский рабочий народ пошлет к черту своих подкупленных вождей и присоединится к российской революции.
То, что Ленин (и Сталин) разбирали под рубрикой «национальный вопрос», не имеет ничего общего с национализмом в капиталистических государствах:
«Национальная программа рабочей демократии: никаких безусловно привилегий ни одной нации, ни одному языку; решение вопроса о политическом самоопределении наций, т.е. государственном отделении их, вполне свободным, демократическим путем; издание общегосударственного закона, в силу которого любое мероприятие (земское, городское, общинное и т.д. и т.п.), проводящее в чем бы то ни было привилегию одной из наций, нарушающее равноправие наций или права национального меньшинства, объявляется незаконным и недействительным…
Национальной грызне различных буржуазных партий из-за вопросов о языке и т.д. рабочая демократия противопоставляет требование: безусловного единства и полного слияния рабочих всех национальностей… Только такое единство и слияние может отстоять демократию, отстоять интересы рабочих против капитала, – который уже стал и все более становится интернациональным, – отстоять интересы развития человечества к новому укладу жизни, чуждому всяких привилегий и всякой эксплуатации» (Владимир Ильич Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»).
Ненависть к великорусским привилегиям в царской империи представлялась большевикам как шанс и в то же время как преграда: первое в связи с ненавистью к царизму, второе – в связи с препятствием для единого пролетарского действия.
От этого национализма Ленин хотел на первых порах отделаться путем удовлетворения его требований. Ввиду того, что советская власть к тому моменту еще не добилась консолидации даже на территории России, у нее, дескать, были другие заботы, нежели бороться с реакционными обычаями в Узбекистане. Ограниченность ленинского понятия о национализме и здесь проявляется в том, что позицию нерусских народностей по отношению к советской власти он обсуждает как «вопрос национальностей», и исток проблемы он видит в «грызне» о таких вздорных вопросах, как, например, вопрос языка, не замечая, что «культурные особенности» – это всего лишь материал, который может послужить для того, чтобы начать конфликт с государственной властью или, наоборот, подчиниться ей. Этому Ленин противопоставил свой идеал о единстве трудящегося народа в государстве, приводящем к самоликвидации всех особенностей («слияние»), а Сталин довел эту идею до дурацкой мысли, будто при коммунизме возникает животрепещущая проблема, будут ли все говорить на одном из уже существующих языков, или появится «что-то совершенно новое».
С появлением первого социалистического государства (вместо революции в империалистических государствах, на которую надеялись большевики, они оказались лицом к лицу с контрреволюционерами, войсками интервенции и империалистическим давлением) для Ленина встала проблема устоять в окружении врагов, которые хотели как можно скорее покончить с государством рабочих и крестьян:
«При таком положении дела, реальной, не бумажной, гарантией мира для нас является исключительно рознь между империалистскими державами…» (Владимир Ильич Ленин, «Международное положение Российской Советской Республики и основные задачи социалистической революции»)
Однако Ленину пришлось почувствовать всю иллюзорность такой гарантии – ввиду военной интервенции, в которой не преминули принять участие все империалистические державы, как победители, так и побежденные. Так надежда на то, чтобы подвигнуть империалистические государства к миру, сочеталась у Ленина со знанием о том, что это невозможно. Но это знание не было подкреплено доводами, чем и объясняется попытка «расколоть» Лигу наций при помощи тактической концепции пацифистской программы. Разработку этой программы и ведение переговоров в Генуе поручили наркому иностранных дел Георгию Васильевичу Чичерину, который горько жаловался в письме Ленину:
«Как мы справимся с «широчайшей программой», не знаю. Всю жизнь я ругал мелкобуржуазные иллюзии, и теперь на старости лет Политбюро заставляет меня сочинять мелкобуржуазные иллюзии. Никто у нас не умеет сочинять таких вещей, не знаем даже, на какие источники опираться. Не дадите ли более подробные указания?» (Чичерин – Ленину, 15 февраля 1922 г.)
Со своей задачей Чичерин справился и тем самым сделал первый шаг советского государства на дипломатическом паркете, заложив фундамент «социалистической внешней политики». На Генуэзской конференции он преподнес представителям капиталистических государств план, согласно которому советская сторона объявляла свою готовность следить за порядком в капиталистической мировой экономике в сотрудничестве с врагами первого социалистического государства, а также «устранять» военную опасность, создаваемую империалистами. Чичерин разработал концепцию «мирного сосуществования народов» (сегодня этой концепцией на полном серьезе руководствуется в своей политике «миролюбивая держава за мир во всем мире») и одновременно провозгласил, что советская власть не питает иллюзий по поводу осуществимости такого плана:
«Считаю нужным подчеркнуть еще раз, что, как коммунисты, мы, естественно, не питаем особых иллюзий насчет возможности действительного устранения причин, порождающих войну и экономические кризисы при нынешнем общем порядке вещей, но тем не менее мы готовы со своей стороны принять участие в общей работе в интересах как России, так и всей Европы и в интересах десятков миллионов людей, подверженных непосильным лишениям и страданиям, вытекающим из хозяйственного неустройства, и поддержать все попытки, направленные хотя бы к паллиативному улучшению мирового хозяйства – к устранению угрозы новых войн. Мы готовы поддержать все прогрессивные предложения других стран, идущие в этом направлении…» (Речь на первом пленарном заседании Генуэзской конференции, 10 апреля 1922 г.)
При этом большевики догадывались, что тем самым работают над созданием превосходного орудия империалистического вмешательства, – об этом говорят все их попытки подстраховаться. Так, они посчитали недостаточным участие колоний и то, «что треть голосов в международной организации … должна принадлежать в каждой делегации рабочим организациям»,
«ибо верхушки колониальных народов легко могут оказаться марионетками, точно так же как предательские рабочие лидеры… Итак, надо еще установить принцип невмешательства международных конференций или конгрессов во внутренние дела отдельных народов» (Чичерин – Ленину, 10 марта 1922 г.).
Хотя большевики отдавали себе отчет в том, что исходят из отрицательной отправной точки, в то же время у них выработалась надежда на положительное использование противоречий между народами, которое, таким образом, было возведено в принцип III Интернационала:
«Что является самой важной, основной идеей наших тезисов? Различие между угнетенными и угнетающими нациями… Мы спорили о том, будет ли принципиально и теоретически правильным заявить, что Коммунистический Интернационал и коммунистические партии должны поддерживать буржуазно-демократическое движение в отсталых странах, или нет; в результате этой дискуссии мы пришли к единогласному решению о том, чтобы вместо «буржуазно-демократического» движения говорить о национально-революционном движении» (II Конгресс Коммунистического Интернационала. 3. Доклад комиссии по национальному и колониальному вопросам 26 июля 1920 г., ПСС Ленина, т. 41, сс. 241-242)
И все же главной задачей ленинского Коминтерна была поддержка и координация классовой борьбы в капиталистических государствах. А что касается «национально-революционных движений», то Ленин и тут требовал «систематической пропаганды» коммунизма в их среде – и чтобы «советские правительства приходили им на помощь всеми имеющимися в их распоряжении средствами».
Отечество всех трудящихся
Ленинская идея о переименовании движений («национально-революционные» вместо «буржуазно-демократических») провозглашала безразличие к содержанию освободительных движений как к критерию поддержки. И только цель поддержки оставалась неизменной: использовать момент «борьбы» в «национально-революционных» движениях, чтобы сделать их «пролетарски-революционными». Когда же с критерием поддержки обходятся исключительно как с инструментом социалистической внешней политики, то содержание национальной борьбы становится абсолютно безразличным в свете вопроса о том, в какой степени происходящее на планете укрепляет позиции социалистического государства:
«Революционный характер национального движения в обстановке империалистического гнета вовсе не предполагает обязательного наличия пролетарских элементов в движении, наличия революционной или республиканской программы движения, наличия демократической основы движения. Борьба афганского эмира за независимость Афганистана является объективно революционной борьбой, несмотря на монархический образ взглядов эмира и его сподвижников, ибо она ослабляет, разлагает, подтачивает империализм…» (Иосиф Виссарионович Сталин, Сочинения, т. 6, сс. 143-144)
Досадную необходимость строить социализм в одной стране Ленин хотел устранить при помощи мировой революции, тогда как Сталин сделал из этой необходимости позитивную программу. «Освободительные движения» во всем мире – в том числе и пролетарские – он поставил на службу советскому государству, начиная с подчинения коммунистических партий внешнеполитической концепции СССР и заканчивая принесением в жертву Коминтерна ради сотрудничества с «союзниками» во время Второй Мировой, «Великой Отечественной» войны.
Внутри страны тоже проводилось разъяснение, что у рабочих наконец-то появилось отечество, которое оправдывает любые жертвы: «Защита родины – это высшее жизненное благо» («Правда», 09.06.1934).
В отличие от Ленина, который приводил в оправдание патриотизма, как нарочно, социализм и победу советской власти, Сталин действовал с точностью до наоборот: советские люди должны были защищать от гитлеровской армии не «достижения социализма», а свое отечество, как русские, даже если они не поддерживали социализм.
Укрепление советского государства становится главнейшей задачей советского народа. Повышение политической конкурентоспособности СССР требует от него все новых трудовых подвигов, польза от которых выражается не в улучшении материального положения, а в праве гордиться достижениями своего государства, доросшего до «мировой державы номер два».
Коммунистические нации и национальные коммунисты
– таков результат, который можно наблюдать сегодня; его отражением являются теоретические дебаты, которые довели констатацию национальной преграды рабочего движения до той идеологии, что сегодня наполняет сокровищницу «марксизма-ленинизма»:
«Пролетарский интернационализм является основой борьбы рабочего класса за интересы нации… Историческое развитие возложило на рабочий класс задачу править участью нации» (авторский коллектив высшей партийной школы имени Карла Маркса при ЦК СЕПГ, «Politisches Grundwissen», Восточный Берлин, 1970, сс. 380 и 389).
Пролетарский интернационализм, посредством которого рабочий класс должен был преодолеть насильственную связь нации, становится «основой» борьбы за нее: интерпролетарский национализм! Победа революционного пролетариата – это не конец нации, а лучшее для ее «участи»: национальная революция мирового пролетариата! Этих идеологий придерживаются в мировом коммунистическом и рабочем движении. Так,
* «первое социалистическое государство» объявило себя «отечеством всех трудящихся» и приспособило подначальных социалистов за рубежом в качестве орудия своей внешней политики. Это выражается, к примеру, в том, что упомянутым социалистам запрещается вести борьбу со своим государством, когда советская власть устанавливает с ним «дружеские отношения». А еще это не раз выражалось в том, что коммунистов других стран приносили в жертву ради заключения союза между главами их государств и СССР (примеры: Египет, Ирак, Сирия);
* между социалистическими государствами существуют договоры и союзы, в которых взаимная поддержка в деле «построения социализма» оценивается по критерию национальных интересов, вследствие чего «социалистический лагерь» держится или дает трещины в зависимости от пользы для нации (примеры: Китай, Румыния, Польша);
* поскольку СССР ставит отношения с братскими партиями в империалистических государствах в зависимость от своих национальных интересов, то эти отношения становятся для таких партий препятствием на пути к собственному национальному успеху. Национальные и евро-коммунисты проверяют свою оценку «партии Ленина» и «страны Октябрьской революции» на предмет совместимости с (предвыборными) шансами в собственном государстве, отдаляются от СССР и пытаются добиться своего политического успеха путем непрерывной критики советской политики (примеры: Италия, Франция, Испания);
* Германская Коммунистическая партия (из Зап. Германии), все еще сохраняя “братскую преданность” КПСС, идеологически борется с упреком в «подчиненности Советскому Союзу», вместо того, чтобы на этом месте перейти в наступление. Дело в том, что данная партия считается с национальными интересами, стремясь быть партией коммунистической и германской. На данный момент это выражается в том, что она агитирует против НАТОвских планов по вооружению при помощи аргумента, что немецкая нация может стать целью советских ракет.
Так приводит ли ревизионизм к национализму, или, может быть, современные социалисты страдают ревизионизмом, потому что ни на минуту не переставали быть националистами?
Из журнала MSZ 1-1983
